Во введении к комментариям в «Новом мире» Александр Чудаков (известный исследователь Чехова, один из тех, кто составлял академические издания научных работ формалистов, а под конец жизни прозаик) подчеркивает, что у Гинзбург теория и проза взаимосвязаны. Он позиционирует Гинзбург не как автора дневника, а как автора особой разновидности промежуточной прозы – той прозы, ведущим исследователем которой она тоже была. Комментарии Чудакова, где воссоздан контекст 20‐х годов ХХ века, показывают, что познания об истории формализма и ленинградской литературной элиты помогают выше ценить записи Гинзбург.
В 1999 году в переводе Джейн Гэри Харрис в составе антологии Russian Women Writers увидела свет первая подборка записей Гинзбург на английском языке[543]. Озаглавленная «From the Journals» («Из дневников» (англ.)), эта подборка (в антологии ей предпослана статья о жизни и творчестве Гинзбург), впервые знакомящая читателя с Гинзбург, – попытка приобщить к миру записных книжек Гинзбург новую аудиторию, отбирая при этом записи, которые будут понятны массовому читателю; записи эти дополнены заглавиями, придуманными составителем, и расположены в хронологической последовательности. В том же году экстравагантный издатель Захаров, человек, не принадлежащий к кругу друзей Гинзбург (они смотрят на него с подозрением), подготовил совершенно иное издание – «Записные книжки: новое собрание»[544]. Он утверждает, что представляет читателю самые легкие для понимания записи, «тексты, не требующие специальных знаний». Захаров предпочитает не следовать принципам упорядочивания и разделам, выстроенным Гинзбург; он лишает ее эссе названий и включает в книгу не эссе целиком, а только выдержки из них. «Записки блокадного человека» напечатаны среди записей 1940‐х годов. На суперобложке он представляет Гинзбург читателю как свидетельницу советской истории и в каком-то смысле подкрепляет статус ее творчества как исторического документа, группируя записи в последовательном порядке. Между тем в аннотации на обложке проза Гинзбург подается как что-то сенсационное: утверждается, что это «страшная книга», которая «покруче любого романа». Издание Захарова, которое Кирилл Кобрин справедливо называет «чудовищным по принципам и исполнению» из‐за вольного отношения к текстам Гинзбург[545], все же демонстрирует, как можно вписать ее отрывки в странные и произвольные форматы.
Кобрин – писатель, критик и журналист, который начал писать и публиковаться в период распада СССР, – пишет, что его личные ощущения от 1990‐х годов были «обрамлены» книгами Гинзбург