. Однако тогда в публикациях текстов Гинзбург наступило затишье. В 2002 году, спустя сто лет после ее рождения, издательская деятельность заметно оживилась – вышел самый объемистый на данный момент том «Записные книжки. Воспоминания. Эссе», где под одной обложкой собраны все ее ранее опубликованные записи, эссе, повествования и воспоминания
[547]. В этом издании соблюден конструктивный принцип Гинзбург – главы «Человека за письменным столом» и «Претворения опыта» оставлены в неприкосновенности, хотя в книгу также включены без изменений посмертные журнальные публикации Гинзбург, выстроенные по другим принципам
[548]. В том же году для публикации в «Звезде» были сделаны новые извлечения из записных книжек 1925–1934 годов: Кушнер отобрал записи и написал к ним вступительную статью. Он вновь попытался более-менее воспроизвести ту последовательность записей, которая существует в первоисточнике – в записных книжках. Вернувшись к записным книжкам – и нарушив прежние принципы отбора, причем не только принципы Гинзбург, но и собственные, – Кушнер оправдывает свое решение, замечая: «Разумеется, это, так сказать, остатки пирога, но воспользуюсь поговоркой „остатки сладки“». Он указывает на «опасность при извлечении пропущенных самим автором записей нарушить общую ткань, разбавить крепкий текст вещами менее содержательными, проходными». Но он находит прецедент в прошлом, когда он и другие друзья Гинзбург, помогавшие ей в 1960–1980‐е годы перепечатывать записи на пишущей машинке, оказывали своими советами влияние на отбор записей
[549].
Те, кто называет прозу Гинзбург романом или единым произведением, во многих отношениях подхватывают высказывания самой Гинзбург[550]. Она долгое время лелеяла идеал – задачу создать «одно» произведение, «разговор о жизни»[551]. В предисловии к книге «Литература в поисках реальности» она утверждает, что первый раздел, с теоретическими статьями, и второй, составленный из эссе и мемуаров, связаны между собой: «Между жанрами обеих частей я не ощущаю непроходимого разрыва. Все это для меня разновидности прозы»[552]. Однако сравнения с романом не вяжутся с противоположной, более распространенной склонностью считать записные книжки Гинзбург дневниками. Даже исследователи Гинзбург, например Станислав Савицкий, порой называют прозу Гинзбург «дневниками»[553]; но чаще слово «дневники» используется авторами, которые пишут об истории советской литературы и культуры и извлекают из текстов Гинзбург отдельные записи для иллюстрации тех или иных положений[554]