. Как показал Евгений Берштейн, в те времена у читателей вызывал горячий интерес обширный корпус исповедальных писем, присланных Крафт-Эбингу «половыми психопатами» и включенных в его книгу
[633].
Примечательно, что в юношеских дневниках Гинзбург не описывает, как обнаружила у себя девиантное половое влечение. Однако за два месяца до того, как ей исполнилось двадцать лет, она отмечает в дневнике, что два дня подряд занималась «усиленным чтением Крафта-Эбинга», которое – в сочетании с сигаретами и мигренью, от которой раскалывалась голова, – «создает довольно сумбурное состояние – все же моральное самочувствие не слишком скверно» («Дневник I», 140, 4 января 1922). В «Разговоре о любви» 1930‐х годов, подчеркнуто дистанцированном от автобиографии и исповеди, мужчина-собеседник рисует подробную и трагическую картину такого чтения. Он утверждает, что некоторые подростки засиживались по ночам, читая эту книгу с беспрецедентным интересом, пока глаза не краснели от напряжения: «Они читали эту толстую, довольно скучную книгу – с болью, со страстью, с каким-то ужасным восторгом перед зрелищем разверзающейся бездны. Так, как они читали эту книгу, – они уже никогда не будут читать – ни „Фауста“, ни Пруста, ни „Медного всадника“»[634].
Как и в своих рассуждениях о Фрейде, Гинзбург намекает, что к пониманию и формулированию своей идентичности, своей психологии человек приходит на основе уже существующих моделей. В ситуации, когда начисто отсутствовали и открыто существующее гомосексуальное сообщество, и ритуалы каминг-аута, подростки, чувствуя, что вопрос безотлагательный, искали рекомендаций в категорично-неодобрительном, клиническом и «скучном» описании гомосексуальности у Крафт-Эбинга. И в автобиографических «исповедях» – процитированных в его книге письмах – читатели находили подтверждение того, что существуют реально, или – если перифразировать слова Гинзбург – справочник по своей сексуальной трагедии.
Дневники Гинзбург не содержат никаких свидетельств о том, какие именно уроки она вынесла из чтения Фрейда и Крафт-Эбинга, или о том, как именно она адаптировала их теории, основываясь на личном опыте. Но диалог 1930‐х годов все же чуть больше приподнимает завесу над ее взглядами на гомосексуальность. В ее диалоге собеседник подражает сексологам, основывающим свои теории на разборе конкретных случаев и скрупулезных наблюдениях за другими людьми. «Он» говорит об «органических формах» гомосексуализма, которые «не поддаются ни лечению, ни воздействию», утверждает, что любовь – это социальный конструкт. Процесс усвоения норм жизни некой группы, говорит он, означает, что гетеросексуальная и гомосексуальная любовь – по сути, одна и та же любовь. В диалоге Гинзбург собеседник решительно возражает господствовавшей тогда теории (ее приверженцами были Крафт-Эбинг, Хэвлок Эллис и другие), согласно которой гомосексуальность – это болезнь: