II. Самореализация и вторая любовь
Следующее (после текстов 1921–1923 годов) наиболее яркое созвездие текстов Гинзбург о любви написано в 1930‐е годы. К этой теме она вернулась, уже обогащенная опытом, который дали ей примерно семь лет в стенах Института истории искусств, предопределившие ее жизненный путь писателя и историка литературы.
Свой переезд в Петроград в 1922 году на учебу в Институт истории искусств, где ее учителями стали Юрий Тынянов, Борис Эйхенбаум, Виктор Шкловский и другие, Гинзбург характеризовала как переход к истории от «доисторического» провинциального существования[675]. В бытность младоформалистом она ощутила «пафос нежданно обретенной социальной применимости»[676], пройдя через «вторую социализацию» после той, которая происходит в детстве[677]. Приобщение к кипучей культурной жизни северной столицы подготовило почву для того, чтобы Гинзбург отбросила декадентскую эстетику и трагическую позу романтического страдальца, в плену которых была, пока жила в провинции. Впоследствии она вспоминала, что весенний день 1923 года, когда Тынянов похвалил ее первый доклад, мигом избавил ее от унизительной одержимости неразделенной любовью (к Р. Зеленой)[678]. Новая карьера litterateur сулила ей сферу самореализации, полностью обособленную от разочаровавшей ее сферы романтических отношений. У Гинзбург было ощущение, что она получила в подарок собственный «мир, чтобы владеть и править»[679]. Записные книжки 1925–1928 годов – хроника «группового романа с метрами»[680]; эротическая любовь становится второстепенной темой, источником случайных афоризмов или анекдотов.
В 30‐е годы Гинзбург изображает и анализирует любовную связь (неизвестно, кто в биографии Гинзбург был реальным прообразом этой героини), построенную на идее, которая диаметрально противоположна идее первой любви: «вторая любовь» должна быть «счастливой, взаимной, реализованной»[681]. Эти тексты о любви не содержат никаких дневниковых записей или стихов. В обрывочных записях, полуфикционализированных эссе и повествованиях Гинзбург выдвигает на первый план не изоляцию и уникальность, а скорее мытарства всего своего поколения и всеобщие законы любви. Ее альтер эго остается неудачником в эротической сфере, но утрачивает трагический ореол Пьеро. Стремление достичь эмоциональной удовлетворенности терпит неудачу, в то время как новый герой Гинзбург, прибегая к компенсационным мерам, теперь мыслит себе любовь как сферу самореализации. И Гинзбург последовательно описывает опыт любви в третьем лице, со все более деиндивидуализированной точки зрения героя мужского пола.