. Вдобавок в записях и очерках Гинзбург в центре внимания обычно стоят представители ее поколения, прошедшие через тот же процесс формирования, – те, кого она называла, позаимствовав неологизм Александра Герцена, своими «сопластниками» (метафора из природного мира – образ слоев породы, по которым определяется геологический период; под «пластом» здесь подразумевается «слой истории»)
[793].
Таким образом, коллективный литературный герой Гинзбург – представитель русской культурной интеллигенции, человек ее поколения, который, как и она, в подростковом возрасте приветствовал Октябрьскую революцию и расцвел в атмосфере новых возможностей, которые открывались в начале 20‐х годов. Таков был тип человека, соответствующий знаменитому описанию в поэме Бориса Пастернака «Высокая болезнь» – одновременно «дурак, герой, интеллигент…», идеалист, который «печатал и писал плакаты / Про радость своего заката»[794]. Начиная с рубежа 20–30‐х годов гуманитарная интеллигенция, состоявшая из «попутчиков» революции, встала перед своей основной дилеммой – быть или не быть заодно с господствующим «правопорядком» под властью Сталина. По мнению Гинзбург, соблазн участвовать в деятельности власти в годы сталинизма лаконично описывался строками Пастернака «Труда со всеми сообща / И заодно с правопорядком»[795]. Впрочем, поскольку Гинзбург считала невозможным функционирование «вне путей Октябрьской революции», как могла интеллигенция продолжать функционировать на путях революции или рядом с ними, одновременно сохраняя свои принципы и свою историческую функцию?[796] Гинзбург отслеживает, какими способами ее герои лавировали между немногочисленными возможностями для действия, чтобы жить, работать и творить в суровых условиях 1930–40–50‐х годов и последующих периодов, – отслеживает, видя в этом трагедию своего поколения. Она исследует и другие проблемы самореализации: то, как женщины выбирают между карьерой и семьей, то, как незамужние женщины, в том числе скрытые лесбиянки, спасаются от чувства сексуальной униженности, порожденного превратными представлениями об их жизни, которые складываются у окружающих. В условиях катастрофически опустошительной Ленинградской блокады Гинзбург анализирует, как описываемые ею люди, чья психика травмирована, изобретают себе новые автоконцепции, после того как едва избежали крайнего истощения и смерти. На протяжении десятилетий она прослеживает, как интеллектуалы взаимодействуют с институтами власти в своей сфере: с университетами, издательствами, Союзом писателей.