Исследование «проходящих характеров» Гинзбург позволяет выявить четыре ключевых парадокса в ее репрезентации советского общества. На первые два парадокса уже было указано выше: 1) герои Гинзбург – люди сильные и твердо намерены победить, даже если их автоконцепции – это автоконцепции неудачников; 2) они крайне своевольны, хотя им приходится выбирать свою идентичность из узкого ассортимента исторически обусловленных вариантов. Другие два парадокса связаны с идентичностью самой Гинзбург и ее модусами письма: 3) она делает упор исключительно на зримых, социальных формах существования, в то время как самая существенная часть ее собственной идентичности (и существования) – ее писательство – должна утаиваться (эта ситуация находит параллель в ее неафишируемой лесбийской сексуальности);[789] 4) при репрезентации обыденной жизни Гинзбург не находит места ни для одного акта коммуникации, который не был бы пронизан самоутверждением. Люди ведут войну всех против всех (по Гоббсу)[790]. Вместе с тем проза Гинзбург строится на самоотстранении, а также на всевозможных способах уклонения от самоутверждения. Ее творчество позволяет уловить, в чем состоит (не постулируемое и не выраженное словесно в теориях Гинзбург) отличие общественной жизни от акта письма об общественной жизни, – смысл отличия в том, что письмо необязательно заинтересовано в борьбе за власть и необязательно вовлечено в эту борьбу. Беспристрастность Гинзбург и ее попытки обобщить свой собственный образ, особенно в произведениях, которые она объявила «повествованиями», максимально удаляют автобиографическое «я» с социального «поля битвы» за власть.
Тема Гинзбург: судьбы интеллигентов
Прежде чем перейти к изучению конкретных автоконцепций, будут небесполезны несколько замечаний о том, как Гинзбург вообще идентифицировала свой предмет описания или героя. В записях и очерках документируется жизнь интеллектуалов, считавших себя потомками русской интеллигенции XIX века; представителей этой интеллигенции Гинзбург определяла как «сознательных носителей целенаправленной общественной мысли», проявляющих «готовность претерпеть» за эти идеи[791]. Как разъяснил историк Мартин Малиа, интеллигенция боролась за многие из тех целей, которых революция затем достигла, извратив их. Постепенно интеллигенция как таковая перестала существовать, поскольку оппозиционность (прежняя функция интеллигенции по отношению к царскому режиму) каралась, а традиции самоанализа не нашлось места в системе, где (якобы) уже были найдены ответы на все вопросы