. Хотя Гинзбург не видит никаких объективно доказуемых признаков того, что поведение людей действительно изменилось, она полагает, что «глубинные исторические сдвиги»
[1010] породили желание перемен, а у избранных – осознание того, что требуется ни больше ни меньше как «перерождение»: «Людям казалось, что они изменятся, им страстно хотелось измениться, но это не вышло ‹…› Но они созрели для изменения, и лучшие понимают необходимость перерождения человека»
[1011].
Новое сознание, «вызревание» которого Гинзбург подмечала вокруг, имело «гражданственный» характер. В черновом варианте теоретического раздела «Дня Оттера» Гинзбург употребляет выражения «аскетическая гражданственность», «гражданское сознание» и «новое спартанство». Трудно предположить, что Гинзбург идеализировала Спарту с ее абсолютной милитаризацией общества и тотальным регулированием поведения граждан. И все же, как написал о Спарте Герцен: «Личность индивидуума терялась в гражданине, а гражданин был орган, атом другой, священной, обоготворяемой личности – личности города»[1012]. Гинзбург не питала утопических надежд на то, что абсолютно милосердный общественный строй вообще возможен, – писала, что новое спартанство «не отрицает неизбежность зла и несвободы». Нет, общественный строй «требует, чтобы единичный человек отдал себя в распоряжение общего», в то время как новое спартанство «ищет правильной диалектики социального зла, заменителей, наиболее благоприятных для данной исторической формации»[1013]. Какие «заменители» имела в виду Гинзбург, остается неясным.
Гинзбург опасается, что в целом ее концепция гражданственного сознания слишком абстрактна, чтобы оказаться действенной в массовом масштабе:
Гражданственность в качестве положительного содержания слишком абстрактна, рационалистична. По-настоящему она овладевала человеческой массой только в религиозном своем варианте (древний мир). В абстрактности – порочность и чистой государственности и социальных утопий.
Ранее Гинзбург подмечала, что советский народ удалось мобилизовать посредством не идеалов гражданственности, а любви к родине:
Сознанию человека нового времени из форм общей жизни особенно близка, адекватна идея родины, народа. Родина – связь эмоциональная, не боящаяся иррациональных, логически неразложимых остатков[1014].
Никаких современных моделей гражданского сознания того типа, на возникновение которого надеялась Гинзбург, не существовало. Причем Гинзбург сама документирует невозможность формирования такого сознания в реальности. Во-первых, есть катастрофический индивидуальный случай Оттера в «Рассказе о жалости и о жестокости», демонстрирующий, что человек не способен поступать нравственно, даже когда намеревается так поступать. Во-вторых, налицо поведение ее коллег – писателей и сотрудников радиостанции, которые отчаянно стремились ради самоутверждения подняться в социальной иерархии выше, чем их товарищи: «Они торопливо, жадно хватаются за все знаки различия, за все, что теперь должно их выделить [из толпы], оградить»