.
На взгляд Гинзбург, проклятые вопросы индивидуализма (вопросы свободы, ценности отдельного человека, утраты абсолютов) и традиция решать их, воображая и анализируя внутреннюю жизнь индивида, не могли породить ни какой-либо новый «разговор», ни модернистскую прозу, которая адекватно соответствовала бы ХХ веку. Преодоление неприемлемого морального релятивизма зависело от способности найти точку зрения, с которой можно взглянуть на свои поступки извне. На практике люди регулярно, без заминки находят образы и слова для осуждения других, но редко распространяют такие вердикты на самих себя. Гинзбург, напротив, считала, что оценивание себя извне – ключ к нравственной жизни[218]. Ее стремление шагнуть вперед, оставить индивидуализм в прошлом дает поразительные результаты в ее «описании человека» (включая и самоописание), одновременно психологическом, самоотстраненном и философском. Сам акт письма оказывается одним из ключевых элементов победы Гинзбург над индивидуализмом, потому что, как она теоретизирует, письмо – это этический акт, а также акт, связанный с личностью и идентичностью.
Искусство как «выход из себя»
В стержневом высказывании об искусстве, этике и творчестве Гинзбург фокусируется на своей концепции имманентности:
Человек уходит в себя, чтобы выйти из себя (а выход из себя – сердцевина этического акта). Человек в себе самом ищет то, что выше себя. Он находит тогда несомненные факты внутреннего опыта – любовь, сострадание, творчество – в своей имманентности, однако не утоляющие жажду последних социальных обоснований[219].
Это высказывание взято из эссе «О сатире и об анализе», которое Гинзбург объявила своим «писательским кредо», – текста, где она обрамляет теорию писательского труда рассуждениями об этике[220]. Это эссе, написанное в 60‐е годы, предвосхищает кульминационную часть ее книги «О психологической прозе» (выстроенную вокруг фигуры Толстого), куда Гинзбург перенесла прямо из этого «кредо» некоторые формулировки, фразы и даже целые абзацы[221]. Во время творческого акта художник вначале уходит в себя с той целью, чтобы выйти из себя (или из своего эго), перемещается в язык, в сферу Другого. Гинзбург полагает, что творческие порывы имманентны и существуют в нашем сознании как часть нашего внутреннего опыта или интуиции, но вместе с тем требуют, чтобы мы нащупали их социальную основу, дабы обосновать их значимость. Гинзбург описывает это как парадокс «индивидуально-психологической области»[222].
У формулировок Гинзбург «искусство как выход из себя», «выход из себя как этический акт» были более ранние прецеденты в философии Владимира Соловьева и Жана-Мари Гюйо. В «Мысли, описавшей круг» (1930‐е годы) она прямо ссылается на теорию любви Соловьева, отмечая, что любовь – «простейший, первичный способ выхода из себя»