.
Гинзбург оставляет своего героя в состоянии раскаяния, и на это у нее есть важные основания, кроме потенциально автобиографически-психологических: одно то, что Эну/Оттеру не удается взять раскаяние под контроль, доказывает, что разрозненность его личности не абсолютна. Или, говоря словами Гинзбург, имманентное сознание, возможно, лишено «общих целей» и может думать, что существование –
не то эмпирическое месиво мгновений, равноправных в своей бессмысленности, не то тупая последовательность мгновений, поочередно отменяющих друг друга. И последнее из мгновений – смерть, которая отменяет все.
Такова логика достигшего предела индивидуализма. Но сильнее логики экзистенциальная практика. Она требует от мимолетного человека, чтобы он жил так, как если б его поступки предназначались для бесконечного исторического ряда. Она настаивает на неотменяемых связях общего бытия, любви и творчества, жалости и вины[310].
В обоих этих рассказах «экзистенциальная практика» – или мучительные воспоминания под давлением раскаяния и анализ этих воспоминаний – служат доказательством того, что индивид все же существует во времени и его поступки имеют значение.
«Рассказ о жалости и о жестокости» и «Заблуждение воли» парадоксально обнажают как слабость, так и силу рационального мышления. С одной стороны, Эн/Оттер не способен применить с толком систематичность, аналитичность своего образа мышления тогда, когда они всего нужнее, и эта неспособность трагична; подобный образ мышления не может помочь ему преодолеть эгоизм и обходиться с отцом и теткой добросердечно и гуманно. Сам факт того, что переживание смерти в «Заблуждении воли» (и его анализ) не помешали Эну/Оттеру (или автору) повторить сходные ошибки (об их повторении говорится в «Рассказе о жалости и о жестокости»), демонстрирует неспособность рационального мышления (либо, возможно, памяти) брать верх над отрицательными чертами характера. В блокадном рассказе Оттер даже отчитывает себя за то, что при напрасной попытке оправдать себя вновь принимается анализировать характер тетки[311].
С другой стороны, рациональное мышление – мощный двигатель посттравматического исправительного анализа, поскольку оно вскрывает ошибки, или «аберрации» (как называет их на своем научном языке Гинзбург), которые были совершены в прошлом. Когда герой заглядывает в прошлое, несколько его ошибок становятся видны. Отдалившись на определенную дистанцию во времени и в процессе понимания, оказавшись в ситуации, когда смерть родных служит «прожектором», Эн/Оттер теперь делает разумные выводы из мешанины впечатлений, терзающей его сознание. Возможно, он не добьется того «самоисправления», которое считал возможным Макс Шелер