. Эйхенбаум даже написал о себе экспериментальный «толстый журнал» – «Мой временник» (1929)
[405].
Одним из важных направлений в «литературе факта» был уход от прозы, ориентированной на сюжет (Шкловский принижает ее, называя «запасом старых навыков»), переход к таким жанрам, как «ощущаемые эстетически» мемуары[406]. Брик утверждал, что существовала прямая корреляция между «растущим интересом к отдельным фактам, к отдельным деталям» и «разложением сюжетной схемы». Тексты, пришедшие из повседневной жизни, якобы способны впитывать «сырой» материал, не искажая его надуманными сюжетами[407]. Брик описывал сюжет как силу, которая принудительно подчиняет себе факт: «Всякое сюжетное построение непременно насилует материал, выбирая из него только то, что может служить развитию сюжета, и выбранное еще искажает в тех же целях. ‹…› Люди не позволяют сюжету калечить реальный материал, требуют, чтобы реальный материал был им подан в своем первоначальном виде»[408]. Факты, по мнению Брика, не нуждаются в искусственном единстве, которое придает им сюжет, – напротив, они при их простом агрегировании могут сложиться в единство иного типа.
В своих записных книжках Гинзбург пересказывает состоявшийся в 1926 году разговор с Бриком об экспериментах Шкловского по сочетанию художественного вымысла и факта. Она пишет: «Литература фактов, в которую верует Брик (если верует), вместо эстетики (буржуазной) имеет потребность в этике. Она должна быть честной»[409]. Брик рассказывает Гинзбург, что один из читателей Шкловского, познакомившись с писателем, счел себя обманутым и обиделся: веселость Шкловского ничем не походила на ту угрюмость, которой пронизана «Третья фабрика». Гинзбург цитирует слова Брика: «Читатель прав, неэтично обманывать читателя». И завершает запись замечанием, что теория ЛЕФА настолько противоречит базовым литературным условностям, что заслуживает более внимательного исследования: «В этой теории подкупает ее очевидная абсурдность. Она настолько антилитературна, что испытываешь потребность дойти до каких-то ее здравых корней»[410].
Ироничная позиция Гинзбург, усомнившейся в искренней вере Брика в искреннюю литературу, позволяет читателю подметить ее скептическое отношение к поискам здравых корней «литературы факта». В своей статье о Прусте, написанной в стол в 1929–1930 годах, она открыто сомневается в том, что новый материал способен указать выход из литературного тупика: «Дело не в материале, а в создании новой структуры смыслов и в повышении познавательных возможностей литературного слова»