— Если нет возражений, допросим обвиняемых Мисюру, Лясгутина и Панкратова по эпизоду изнасилования и убийства девушки.
— В России обвиняемые исключительно удачно для следствия изобличают друг друга, — иронично констатирует адвокат Петрушович.
— Свидетель Эдмунд Кон у вас не вызвал доверия, ибо был узником лагеря и по этой причине, по-вашему, предвзят к своим мучителям-вахманам, — напоминает прокурор Дмитриевский. — Показания обвиняемых для вас заранее сомнительны, ибо преступникам, как вам кажется, незачем изобличать своих сообщников. Какие же показания могут вызвать ваше доверие?
— Объективных свидетелей, не заинтересованных в деле, — глубокомысленно изрекает адвокат Петрушович.
— Но в Яновском лагере были только убийцы и истязаемые ими узники. Как же быть? Очевидно, следует сразу признать невозможность изобличения проживающих в Соединенных Штатах преступников?
— Я адвокат, мое дело не изобличать, а защищать, — цедит Петрушович с подчеркнутым безразличием. — Изыскивать и представлять доказательства — дело прокуратуры.
— Однако, дорогой коллега, нельзя заранее, без проверки, ставить под сомнение доказательства, — замечает Нил Шерман.
— А чем мы вчера занимались? — недоумевает Петрушович. — И нужен ли адвокат, если ставится под сомнение его право на критическую оценку доказательств? Без этого допросы превращаются в фарс.
— Для критической оценки надо сначала получить доказательства. Без яиц не сготовить яичницу, — напоминает прокурор Дмитриевский и после небольшой паузы предлагает: — Если больше нет возражений, приступим к работе.
Не отвечает адвокат Петрушович, на лице Нила Шермана промелькнула улыбка, Дэвид Натсон спрятал улыбку в усы.
— Молчание — знак согласия? — выясняет Николай Николаевич у адвоката.
— Согласен, но… — Петрушович разводит руками. — Не могу сейчас приступить к работе: третий день хожу в одном и том же костюме и даже в одной и той же сорочке. До сих пор не прибыл багаж.
— В магазинах продаются неплохие сорочки, — сообщает Николай Николаевич.
— Я привык к рубашкам, изготовленным американской фирмой Кручковского.
— Что будем делать? — обращается Дмитриевский к Шерману.
— Над господином адвокатом я не властен, — бесстрастно констатирует Шерман.
— Прошу принять извинения за то, что Аэрофлот своевременно не доставил багаж. Сожалею, что сорочка фирмы Кручковского препятствует нашей работе. Примем необходимые меры, — заверяет Николай Николаевич.
— Буду признателен! — отвечает Петрушович небрежным поклоном.
Ушли американские гости, Дмитриевский запирает в сейф дело, с горечью думает о том, с чем явится к Ивану Тихоновичу. Петрушович бесцеремонно и нагло сорвал работу, пропал день, один из немногих. Значит, меньше будет проверено доказательств, а это как раз и требуется пригретым в Соединенных Штатах преступникам и их покровителям. Потом покровители скажут: «Рады бы содействовать, но нет достаточных оснований для лишения указанных лиц американского гражданства. У нас демократия, каждого американца защищает закон». Нехитрые приемы у мистера Петрушовича, а он, Николай Николаевич, не смог их парировать. Не сумел продумать всех мелочей.