— Эй, ты что? — голос Зигвальда стал растерянным, из взгляда ушла угроза.
— Я. я сейчас с ума сойду-у! — не выдержала, согнулась пополам, а потом и вовсе присела на корточки. — Сколько боли-и!
— Драх, это из-за меня! — он отшатнулся, отчего я окончательно потеряла точку опоры, хотя мы не прикасались друг к другу, рухнула прямо на задницу.
Заревела ещё горше, сама себе удивляясь. Я никогда так не рыдала. Серьёзно! Даже когда мы хоронили бабушку, я плакала, но без сильной истерики.
— Ну же, успокойся, — я почувствовал, как меня обняли сильные горячие руки, подняли, усадили на стул. — Выпей.
В губы ткнулся кубок с вином.
— Не хочу-у! — продолжала я рыдать.
Вид у Зигвальда был донельзя растерянным, он не понимал, что же со мной теперь делать, как успокоить. Я и сам не знала, как это всё остановить, но пить не хотела.
— О, Размар, ты сведёшь меня с ума, — рыкнул он, обхватил моё лицо ладонями и… поцеловал!
Подействовало. Слёзы перестали катиться, дыханье перехватило, голова и вовсе закружилась. Внутренняя боль, сковывавшая грудь, ушла. Лопнула, как мыльный пузырь, уступив место пожару.
Меня разрывало от чувств на тысячи кусков. Я понимал, что она попросту поймала мою боль, не могла остановиться, а от влаги её глаза стали такими прекрасными, такими пронзительно голубыми. По щекам катились слёзы, губы она искусала, пытаясь сдержаться, но у неё ничего не получалось. Зато я теперь не мог от неё оторваться, особенно от губ. Они так и манили приласкать их, попробовать на вкус.
Попытка отвлечься не сработала — пить она не захотела, и тогда я сорвался. Не выдержал — притянул к себе, завладел наконец-то этими соблазнительными губками, ощутил нежность её кожи.
Это был подобно взрыву! Казалось, лопнула последняя нить, сдерживавшая меня от инстинктов: забрать, сделать своей, подчинить. И все причины, из-за которых у нас были разногласия, словно растворились.
— О, Зиг, — простонала она мне в рот, ибо я не желал освобождать её губы из плена.
— Алёна, — я хотел прорычать её имя, но там не было нужных букв.
Вышло мягко, словно я — безусый юнец. Впрочем, сейчас действительно всё ощущалось иначе, чем с другими женщинами. То ли дело в том, что Размар нас благословил, и между нами уже возникла связь, то ли из-за сильных эмоций, которые я к ней испытывал с самого начала знакомства, пусть они были далеки от доброжелательности. А может и всё вместе.
Да, и одно вытекает из другого: она действительно очень сильно меня волнует, будоражит кровь, проникает в душу своими порой резкими, не очень приятными, но, скорее всего, верными словами. Своей ужасно странной логикой она докапывается до сути, отчего чувствуешь себя обнажённым, не физически, но душевно. И будь это любая другая женщина, я поспешил бы закрыться, но это — пигалица. Та, которая беззаветно полюбила моего сына, которая готова рисковать своей жизнью ради него. Не боится даже меня — старшего короля Армарии, который способен свернуть её тонкую шейку одним точным движением рук.