Ну и, конечно же, в письмах было полно практических советов. Можно было бы подумать, что пишет очень хозяйственная особа, если бы и эти советы не отдавали некоторой эксцентричностью. Был, например, настоятельный совет обертывать ноги, как портянкой, газетой. Знакомая картина: газеты всегда в их доме заменяли целую обувь и приличные чулки и носки. Имелась сводка, сколько они с Валеркой этой осенью насобирали и насушили грибов. И это тоже не было новым. Хотя однажды они все чуть не насмерть отравились, грибов в их доме всегда было больше, чем картошки или крупы. И еврейский пирог по праздникам не исключал хронической сухомятки в будни.
В завершение писем следовали «шутливые» вопросы: как она устроилась, сделалась ли уже настоящей москвичкой, занимается ли прилежно, умеет ли прятать ум и характер, а то у нее слишком много и того, и другого, наконец — не завелось ли у нее «амуров» (мамин стиль!). Впрочем (многозначительная приписка), мама знает, что Ксения, хотя и кокетка (?!), но амуров у нее нет.
Увы!
* * *
Узнав, что на зимние каникулы Ксения едет с подругой в Ленинград, Людвиг воодушевился, наметил им маршруты, ходил, взволнованный и радостный, по комнате:
— О-о, вы увидите, это город, которому равного нет в мире. Города вообще, как люди, неповторимы. Но этот — особенный. Этот вы узнаете в любом его месте, этот вы уже никогда не спутаете.
От воодушевления он даже почти не заикался. Говорил, говорил. И снова возвращался к своим чертежам, уточняя, откуда они должны увидеть Смольный и откуда Биржу, откуда Старую Голландию и откуда Адмиралтейскую Иглу.
В Ленинграде, едва оставив вещи у родственников (еще сонных, еще полумертвых, еще не вошедших в мир, в то время как уже царила заря!), они поехали к набережной: по одну руку Нева, по другую — дворцы. Втайне Ксения была удивлена, что дворцы в Ленинграде без башенок и шпилей: с детства она представляла дворцы обязательно готическими. Дворцы в Москве готическими не были, но там ее это не удивляло — Москва была бытом, и трудным. Дворцы у Невы оказались большими, дисциплинированными, выравненными друг по другу домами. Слегка обескураженная, она, однако, о своем детском заблуждении не сказала даже Милке.
Дни стояли холодные и туманные. Милка, не противясь, ходила за Ксенией по всем начертанным Людвигом и путеводителями маршрутам, но, сократись они вдвое, явно не возражала бы. Если Ксения была одержима тревогой, что именно там, куда не успели они заглянуть, скрывается лучшее, Милка, по-видимому, не сомневалась: все стоящее непременно попадется ей на глаза, а если не попадется, вполне достаточно и того, что уже попалось. Обнаружив в очередном зале Эрмитажа нечто достойное ее внимания, Милка не только не спешила дальше, но даже на то, что приглянулось ей, долго смотреть не утруждала себя.