На улице на ее громкий голос и еще более громкий смех кое-кто осуждающе оборачивался.
— Смотри, — говорила, смеясь, Ксения, — женщина прямо в ужасе!
— Я одного не пойму, — пожимала, плечами Милка, — если она действительно в ужасе, зачем она идет впереди нас и слушает?
— В самом деле, почему она не заткнет уши и не бросится прочь?
— Она может пойти быстрее или отстать, — говорила сурово Милка. И тут же, мечтательно: — Вон тот молодой человек мне явно нравится.
— Если ты хочешь, чтобы он обратил внимание, надо погромче.
— Еще громче? Разве я недостаточно громко говорю? Очень неудобно мы идем: рассматриваешь их, когда они поравняются, а обольщать уже некогда!
— Смотри — еще одна возмущенная.
— Тебе нравится у нее жакет? Мне — нет.
Проголодавшись, они забрели в кафе. Милка вдруг заказала вино. Тотчас с ними принялись заигрывать:
— Девчата, не примете нас в компанию?
— Не примем, — отрезала Ксения.
Но парни не унимались. У них на морде было написано: «Раз хлещете вино, ясно, что вы за штучки!»
Милка попыталась их урезонить:
— Ребята, нам с подругой нужно поговорить. Пожалуйста, не мешайте!
Не тут-то было! Пришлось пересесть за другой столик.
Увы, недавнее безмятежное настроение исчезло. И, раз уж не хотелось больше смеяться, настроились на серьезный, сочувственный разговор:
— Как сестренка? Помогло лечение?
— Больше маме — она надеется, что результат скажется позднее, — и попросила, — не будем об этом. Ну, как ты? Кого видела? Как Марфа?
— Не в настроении. Тепло, двери закрыты, ругаться не с кем. В окнах ничего не разглядишь. Да, видела Людвига! Вот уж кто всегда подтянут — и летом, и…
— Пожалуйста, не говори мне о нем! — неожиданно перебила Милка.
— О нем не говорить? — ужасно растерялась Ксения. — Почему? Милка резко отвернулась, на глазах ее чуть не слезы блеснули — это у Милки-то, веселой по характеру и убеждениям:
— Не хочу, не хочу, не желаю о нем говорить!
— Ты его видела?
— Всё! Прекратим этот разговор!
— Нет, погоди! Ты уж договаривай! Это же не пустой разговор! Мне-то ты можешь?
— О чем, Сенечка? Что он такая же скотина, как те, у «Метрополя»? Веди с ним свои просвещенные беседы, ради бога! Но мне о нем не сообщай!
— Так он… Он посмел? Ты его видела! Ну ладно же, дорогой ценитель искусств! Хорошо! Пусть! Ничего!
Ксения не чувствовала губ, как бывает при сильном морозе и бешенстве. Милка даже раскаялась:
— Я жалею, что расстроила тебя, Сенечка. Пора бы мне уже привыкнуть, что меня принимают за проститутку. Только больше со мной никогда о нем не разговаривай, хорошо?
Но Ксения только посмотрела на нее отдаленным, прищуренно-холодным взглядом.