* * *
Разговор с Людвигом о Милке лучше бы не вспоминать — горели уши от стыда: дура дурой, ничего она не сумела, мало того, она оказалась предательницей, а ведь, возмущённой, ей и в голову это не приходило. Одно утешение — больше она никогда не увидит Людвига. И все равно, все равно, и вспоминала, и пережевывала бесконечно — как она вдруг расплакалась и начала совсем не с Милки, а с того вдруг, что Людвиг плохо к ней, Ксении, относится — вот как это прорвалось.
— Я… к ваам… плохо? — несказанно удивился Людвиг.
И тут наконец она разозлилась.
— Только не прикидывайтесь! — грубо и нелепо выкрикнула она. — Я все знаю… Вы вели себя… Как вы могли?
Господи, а она ведь даже не знала, что собственно было. И не она Людвига, а он ее отчитал. И этого надо было ожидать — кого она вздумала наставлять! А если уж решилась, так вместо того, чтобы раскисать и хлюпать, вместо того, чтобы с самого начала все выпаливать, высказать, — ведь репетировала же даже, — и уходить, не дав ему и рта раскрыть. Да вообще, что за идиотство, с чего она вздумала, что он ей что-то обязан? Почему, собственно? Только оттого, что она его почитает, стараясь это не очень обнаруживать? А главное, почему она вдруг разревелась? Из-за Милки? А не из-за себя? Вот что она поняла наконец. Она и на Милку рассердилась — не только на Людвига. Во что бы ни вляпалась Милка, но ведь с нею, не с Ксенией забылся Людвиг, не с Ксенией, синечулочницей, как сказала бы мама. Людвиг вел с ней просветительские беседы, но понравиться ему, пусть даже так, как Милка, она не могла. Оба они предали её, устроив нечто неприличное за ее спиной, да, и сделав невозможным столь нужное ей, несмотря на ее независимый тон, преклонение перед Людвигом. И она ведь предчувствовала это, так долго противилась Милке, не знакомила ее с Людвигом.
Тихо и раздельно Людвиг втемяшивал ей, что у нее неблагодарная роль — оберегать честь девицы, которой нравится этой честью рисковать; не следует о приятельницах судить по себе; надо бы вообще осмотрительней выбирать подруг. Он даже назвал Ксению гордой. Гордая — как же! Куда бы делась вся ее гордость, догадайся Сурен той сумасшедшей ночью перед отъездом ее к бабушке заглянуть к ней в сарай. Никто не был с ней достаточно настойчив, вот и все. Конечно, этого она не говорила, только мотала отрицательно головой… Чего она хочет от него, — вопрошал Людвиг, — чтобы он женился на ее подружке? «Но, простите, соблазнить ваша приятельница способна только один раз». И — не думал он, однако, что Мила станет посвящать Ксению в эту историю — типично не тот случай.