— Ну не до конца же?
— Пока нет. Опомниться успеваю.
— Я понимаю.
— Нет, Сенечка, наверное, ты лучше. У меня ведь еще что? Ты ходишь-млеешь: «Ах-ах, какой он умный!»
— Я?! Млею?!
— Ты только не сердись! Ты этого не говоришь, конечно, и даже не показываешь, но все равно понятно, что он для тебя какой-то гений.
— Ну, допустим. И что же? Ты говори, говори, не бойся — я пойму.
— А, да что там понимать — это бабье. У тебя такого нет.
— У меня все есть — больше, чем ты думаешь. Да я, кажется, уже поняла: для Ксеньки, мол, гений, а потащится за мной, как миленький. Ксенечка-то, мол, все разговорами, а разговоры — тьфу!
— А вот это, Сенечка, зря. Я, может быть, и дрянь, но не настолько. И тебя люблю, без дураков.
— И ругнуть себя любишь: «Может, я и дрянь, да вот сказать умею прямо, и красивая я».
— Ты, Сенька, правда, так плохо обо мне думаешь?
— Да почему плохо? Я точно такая. Только тебе нравится посечь себя немного, а мне даже плохо говорить о себе — лень. Почему-то считается, что каждый любит себя. Я — не люблю. Я для себя — только инструмент для… ну, чтобы понять кое-что. Да о чем это я? Ты знаешь? — У нас Матильда умерла.
— Эта «жуткая»?
— Эта «жуткая». Умерла беспомощная и, понимаешь, ничего не знающая ни о мире, ни о себе.
— Будто мы много знаем!
— Я вот не пережила, да и не дай бог пережить смерть близких…
— Не дай бог!
— …но, мне кажется, даже смерть самого родного мне человека не подействовала бы так на меня.
— Ох, не пожелай человеку зла!
— Ты так сказала, как верующая.
— У меня бабушка верила, и я не люблю, когда над этим смеются.
— Ну что же тут смеяться. Только я нахожу, что это слишком легкий выход из положения.
— Что — выход?
— Бог. Бог — это слишком легкий выход.
— Ты Людвига видела, Ксенечка?
— Нет.
— Из-за меня, да? А ведь я, кажется, влюбилась.
— В него?! В Людвига?
— Да ну! О нем я и думать забыла.
— Влюбилась — и молчишь?!
— Видишь ведь — не молчу.
— Да говори же — кто он?!
— Офицер, учится в академии. Сенька, он очень красивый — до ужаса!
— Красивее тебя?
— Я рядом с ним — кухарка.
— И он знает, что ты так думаешь?
— Стараюсь скрывать.
— А ты лучше говори — только вроде бы в шутку. Он спросит: «Любишь меня?». А ты: «Безумно». И совсем уж насмешливо: «Ты же чертовски красив!»
— Ах, Сенька, что он красив, никто не примет за шутку.
— И это так важно?
— Да ты сама увидишь. Только не влюбись. А то мне не хватает еще тебя потерять…
Но Ксения все-таки влюбилась. Пусть на один вечер, а потеряла голову. Она почувствовала себя как человек, который всю жизнь испытывал насмешливое презрение к безделушкам и вдруг встретил совершенно ему не нужную вещь, которую, однако, хочет так, как никогда ничего не хотел — до глупости, до безумия. Алексей не был ни холен, ни крупен и мужествен, чего терпеть не могла Ксения. Он был хоть и высок, но тонок, смугл, белозуб, с темным блеском глаз. И при этом еще держался с беззаботностью и простотой мальчишки.