— Конечно. Сейчас?
— Нет-нет, что вы! Я вам оставлю.
И все. И разговоры, которые ей уже не были интересны, вопросы, на которые она отвечала невпопад, чай, который пила, не замечая вкуса, книги, которые смотрела, не видя.
Они заранее условились с Людвигом о предстоящей встрече, но Ксения все же должна была позвонить перед тем. И вот — ласково-веселый голос Людвига. Она боялась, что он что-нибудь скажет сразу, по телефону, растрясет по мелочам такой важный для нее разговор, и, едва условившись о встрече, Ксения повесила трубку. Потом опасалась, не обиделся ли. И злилась на себя за все эти опасения и осторожности.
Открыв ей дверь, Людвиг взглянул с любопытством — она бы сказала, с обновленным любопытством, — это обнадеживало. И у него хватило такта не начинать разговор прежде чем поспеет чай и они усядутся как следует.
Наконец, чай перед ними. И возлежащий в своей обычной позе Людвиг улыбается ей:
— Значит, люди просят бессмертия потому, что надеются найти в неограниченном будущем то, чего боги не нашли в бесконечном прошлом? Это любопытно… (Ксения почувствовала, что от удовольствия и волнения краснеет)… Не скажу, что я нахожу безупречной вашу философию… («Ладно, пусть… только не сорваться на спор неравный — просто выслушать…»). Абсолютно уверен, к сожалению, что никто не напечатает («Неважно. Дальше, дальше!»)… Но в этом есть просто талантливые куски. («Только куски?!»)… В вас определенно есть искра божия — смотрите, берегите ее (Она и сама знает, что «с искрой», но какое это имеет значение? Поэма, вот что важней всего!)… Знаете, я бы мог, пожалуй, показать вашу поэму литературным людям… Давайте договоримся так — вы мне позвоните, ну, скажем…
Сегодня она просто не в состоянии была смотреть книги! Сославшись на срочные дела и вся растворяясь в улыбках (Глупо? Ну и черт с ним! Ура!), она сбежала от Людвига. А он так добро улыбался ей. Да добрый — это полдела! Главное — умный, умница, чуть-чуть не умный, чутъ-чутъ не допонял, но не сразу, не сразу же откроется ее поэма миру, не сразу же мир поймет ее! Наконец-то не надо было думать, в какой именно вечер, с каким чувством читает ее Людвиг, что видит: смешное или глубокое, скучное или интересное! Наконец, не надо было вспоминать свою поэму то в одном, то в другом ракурсе, представлять, какой она может предстать. Наконец-то Ксения свободна и ободрена, свободна и крылата!
В условленный день она позвонила.
— Ну-с, уважаемая, завтра мы с вами пойдем в гости… А вечернего платья и не требуется…
Ксения думала почему-то, что Людвиг ездит только в такси. Ехали, однако, в троллейбусе. Она не знала, предоставить платить ему или самой заплатить за двоих.