Держа рюкзак в руке, я смотрел вниз на Александру, красивую, широкую, мерцающую в утреннем свете, на возвышающуюся на её берегу, огромную, частично демонтированную конструкцию, на длинный причал и пришвартованный к нему широкий, высокий корабль, высоко поднятый бушприт, которого, словно нос гигантского живого существа, напрягся в ожидании, почувствовав запах далёкого моря.
— Несомненно, она здесь, — не унималась Асперич.
— Кто? — спросил я.
— Она, — пожала плечами моя рабыня. — Та, которую Вы ищете.
— Что-то Ты менее чем презентабельна, — заметил я.
— Господин? — удивилась она.
— Ты грязна по уши, — объяснил я.
— Несомненно, тут имеются сараи с ваннами и теплой водой, — предположила девушка, подняв голову. — Как только я смогу выстирать и погладить свою тунику, позабочусь о своей коже, то буду более приятной для моего господина.
— Ты можешь посмотреть мне в глаза, — разрешил я.
— Спасибо, Господин.
— Ты можешь говорить, — намекнул я.
— Мои потребности, — вздохнула она.
— Несомненно, потребности свободной женщины, — предположил я.
— Я же не свободная женщина, — напомнила Асперич. — Это для меня в прошлом, возврата к которому нет, и не будет. Мои потребности тысячекратно превосходят потребности свободной женщины. Я — рабыня. Мои потребности — потребности рабыни.
Я окинул её оценивающим взглядом.
— Рабыня хочет ласки, — прошептала девушка. — Рабыня просит ласки. Она просит как рабыня.
— Ты очень красива, — заметил я.
— Красивее той, другой? — поинтересовалась она.
— Другой? — переспросил я.
— Той, которую Вы ищете, — пояснила Асперич.
— Я не ищу никакую другую, — возмутился я. — Это невероятно, абсурдно.
— Но, если бы Вы искали?
— Я бы предположил, что Ты красивее, — признал я.
— Но она другая, — вздохнула моя рабыня. — Для вас она не похожа на всех остальных. Для вас она особенная, в ней есть что-то, чего Вы не находите в других и во мне в том числе.
— Не говори глупостей, — проворчал я. — Уверен, Ты знаешь о своей интересности и о привлекательности твоих достопримечательностей. Разве я не достаточно часто использовал тебя для своего удовольствия?
— О да, — улыбнулась Асперич, — я была хорошо обработана.
— Так в чём дело? — спросил я.
— Но так могла бы быть обработана любая рабыня, — развела она руками.
— И что?
— Я не думаю, что Вы владели мной, как могли бы владеть вашей рабыней рабынь, той, за обладание которой Вы пошли бы на смерть. Я не видела в ваших глазах беспрецедентной, ужасающей, хищной жажды приближающегося ларла, острого, пронзительного взгляда тарна. Я не чувствовала себя столь же принадлежащей, столь же покорённой и беспомощный, как самка табука в челюстях ларла, как молодая самка верра, стиснутая в когтях тарна. Я не был схвачена, брошена вниз и опустошена. Я не познала решительного щелчка замка ошейника, сообщившего бы мне о том, что я окончательно и торжествующе востребована. Я не чувствовала на себе верёвки того господина из господ, в руках которого я знала бы себя, владеемой так, как могли бы владеть самой беспомощной и самая желанной из рабынь.