Наконец, я добралась да конца причала, и оглянувшись, снова посмотрела на большой корабль. «Как странно, — подумала я, — что такой корабль был построен здесь, в этом диком месте, в таком удалённом от моря». Не было ли это безумием? Впрочем, кое-кто поговаривал, что сам этот корабль был безумием, и был создан безумцем. Не была ли здесь в этом странном месте, затерянном среди северных лесов, спрятана некая ужасная тайна. Могла ли Александра предоставить проход к морю для столь могучей конструкции? Впрочем, я нисколько не сомневалась, что прежде чем заложить киль здесь, её русло и её глубины были тщательно промерены. Кроме того, я часто наблюдала, как мужчины загружали в маленькие лодки мерные лини с грузами, чертёжный инструмент и рулоны бумаги. Они явно занимались промерами фарватера, исследовали особенности реки и составляли карты её русла. Но даже при всём при этом, плаванье по реке вряд ли получилось бы непринуждённым, и опасность грозила на каждом повороте. Река это ведь вам не открытое море. Река — это капризы течения, изменчивое русло, появляющиеся и исчезающие песчаные и илистые отмели, предательские водовороты, изменчивая конфигурация берегов, меняющиеся в зависимости от осадков в верховьях глубины, непредсказуемые препятствия вроде несомых течением обломков и топляка, бесчисленные пороги, которые река может быстро сформироваться, смыть, и сформировать снова в течение считанных анов.
«Я должна убираться отсюда, — подумала я, — и как можно быстрее, но в данный момент ни в коем случае не следует демонстрировать поспешность, только не теперь». Для спешки время придёт позже. Больше всего я боялась, что около вешек могли выставить часовых. Хотя мне говорили, что это вряд ли будет так, но я никак не могла взять в толк почему. Я была уверена, что то, что лежало за пределами линии, отмеченной вешками, независимо от того, что это могло бы быть, само по себе не могло удержать от побега того, кто был бы достаточно решителен, того, кто был достаточно умен, чтобы пересчитать ларлов в их вольерах.
Как я ненавидела его, того, по чьей вине я оказалась в ошейнике, кто с таким презрением отнёсся ко мне на причале! А как я сама вела себя перед ним! Я встала на колени, словно была в присутствии своего хозяина, словно я, Маргарет Алисса Кэмерон, землянка, могла бы быть рабыней! Он даже не узнал меня, он, кто переправил меня и других, словно стадо животных в этот мир, где нас ждали цепи и ошейники!
Я ненавидела его. Я ненавидела его! И я жаждала опуститься перед ним на колени и прижаться губами к его ногам. Могла ли я, Маргарет Алисса Кэмерон, быть рабыней? Его рабыней? «Нет! — мысленно кричала я, — Нет!». Внезапно меня осенило, что это имя больше не было моим. Я больше не являлась Маргарет Алиссой Кэмерон. Я была лотом номер сто девятнадцать, я была «Лаурой», потому что меня так назвали! Как остро почувствовала я ошейник, запертый на моей шее. Он был там. Я действительно была теперь «Лаурой», или тем, чем захотели бы назвать меня рабовладельцы, если у них вообще появится желание давать мне имя. Но Лаура могла убежать! Она могла сбежать от них! Я не была такой дурой, чтобы предположить, что в данный момент я не была рабыней, поскольку это было так во всей силе и совершенстве закона, но я могла бежать. Лаура могла убежать!