Зато он был у других мужчин, и я это знала наверняка. Я не знала кто именно, Господин Генсерих или Господин Ясон, своей сандалией вынудил меня расставить колени, но кто-то из них ясно дал мне понять, что в их лагере я буду рабыней для удовольствий.
У нас тоже есть власть, наша красота, наше остроумие, наш интеллект, и мы можем использовать это в наших интересах. Точно так же, как могла бы использовать их свободная женщина. Но насколько ограниченной и связанной она была! Разве мы, обученные и практически полуголые в наших туниках, не в тысячу раз более желанны для мужчин, пусть и своим, животным способом, чем свободная женщина? Неужели она не понимает, что в войне привлекательности, рабыня далеко её превосходит? А когда разгорается огонь их мужественности, то разве не нас они ищут, разве не нас они покупают, предлагая цену на рынках, разве не нас они приковывают цепью к своей кровати? Мне было жаль, что тот господин, у которого не было ко мне никакого интереса, не мог в этот момент видеть меня.
Некоторые мужчины собрались на берегу, почему не было его?
Было бы приятно заставить его помучиться.
Как много воды утекло, с того момента, когда он впервые увидел меня! Я тогда даже ничего не знала о существовании такого мира как Гор. Нет, до меня, конечно, доходили слухи о таком мире, но кто в них мог поверить? Конечно, его не могло существовать. А затем я очутилась на сцене невольничьего аукциона в Брундизиуме, под факелами, голой, и была продана! Жаль, что он не наблюдал за мной. Уж я бы постаралась заставить его страдать!
Я окунулась в воду с головой и, почти немедленно вынырнув, откинула мокрые волосы назад. А потом, выгнув спину и запрокинув голову подняла их руками, подставляя небу и солнцу. Вода искрящимися ручейками стекала в реку по моему телу.
Как я его ненавидела!
Интересно, спрашивала я себя, смотрел ли он сейчас на меня откуда-нибудь с берега, и если смотрел, то видел ли меня такой, какой я теперь стала.
Я на это надеялась.
Я так хотела заставить его страдать!
Я была уверена, что к этому времени мои размеры и формы изменились в лучшую сторону.
Смотрит ли он?
Уж я бы заставила его мучиться.
Я была уверена, что теперь при открытом предложении цены, не ушла бы со сцены меньше чем за серебряный тарск.
Смотрит ли он?
Пусть он страдает!
Наконец, вслед за Тулой и Милой, я вышла на берег и натянула свою посвежевшую, всё ещё влажную тунику, заманчиво прилипшую к моему телу. Само собой, я не обратила на это никакого внимания. Потом я медленно, скромно, аккуратно завязала раздевающий узел.