Мужчина в зелёной одежде повернулся к лесу и поднял руку.
И тут я услышала звук, заставивший меня вздрогнуть. Это был хлопок плети, прилетевший из леса. Это — звук, слишком хорошо известный любой рабыне и способный заставить замереть от ужаса её сердце. Караван зашевелился, охваченный страхом.
— Ого! — воскликнули сразу несколько мужчин.
Из леса появилась колонна рабынь, не меньше двух десятков. С собой они принесли верёвки и шесты. Что интересно, они не были связаны в караван, и к моей радости, все были одеты в туники. Говорят, что свободная женщина может умереть от стыда, если на неё надеть рабскую тунику, но для рабыни такой предмет одежды, который, как ей хорошо известно, она может и не получить, а получив, в любой момент может этого лишиться, становится сокровищем, более драгоценным, чем полный комплект одежд и вуалей для какой-нибудь свободной женщины. Фактически, среди рабынь туника — это своеобразный символ статуса. Само собой, рабыни, заслужившие тунику, на голых рабынь обычно взирают свысока. И хотя рабыня вполне могла бы предпочесть ходить обнажённой перед своим господином, поскольку это позволяет ей ещё глубже прочувствовать себя его рабыней, почти ни одна девушка не хочет появляться неодетой в публичных местах. Быть посланной нагой с неким поручением, в магазин, на рынок или ещё куда-либо, обычно расценивается как элемент обучения, если невольница новообращённая, или, если это не так, то как свидетельство того, что она потеряла расположение своего хозяина, возможно, оказавшись не в состоянии быть полностью приятной в том или ином деле. Существует множество способов, которыми рабыню можно как похвалить или наградить, так и наказать или приструнить. Среди этих способов, наряду с цепями и верёвками, плетью и хлыстом, едой и жилищем, может фигурировать и одежда или её отсутствие. Пусть я покажусь кому-то тщеславной и бесстыдной, но я никогда не имела ничего против рабской туники. Меня бросает в трепет от одного вида самой себя в этом предмете одежды, выставленной напоказ, показанной как рабыня. На мой взгляд у меня превосходная фигура, стройные ноги и всё остальное, словно предназначенное для таких обрывков ткани, такой насмешки над одеждой, хотя, возможно, по местным меркам я немного худощава. Но я не заметила, чтобы мужчины возражали. Я думаю, что не отказалась бы быть обнажённой у ног моего господина, но в общественном месте я предпочту тунику. Возможно, мне будет доставаться хлыстом по икрам от свободных женщин, но я всё равно буду наслаждаться. По правде говоря, я не думаю, что они стали бы меня бить, если бы не завидовали мне. Возможно, им тоже хотелось бы побыть столь же тщеславными и бесстыдными, выставленными напоказ перед оценивающими взглядами мужчин. Рискну предположить, что очень многие женщины моего прежнего мира не уверены в своей желанности. Вероятно, в таком мире этого и следовало ожидать. Я знаю, что я была именно такой. Но вот я оказалась на Горе. И здесь я узнала, что, по крайней мере, по мнению некоторых мужчин, а именно тех, которые являются настоящими знатоками и ценителями женщин, я по-настоящему желанна. Они переправляют нас сюда, чтобы продать. Конечно, я не знаю, насколько я желанна, но знаю, что соответствую, по крайней мере, некоторым основным критериям, критериям невольничьего рынка. Я не хотела бы, чтобы мужчины убивали из-за меня, но мне нравится, что они готовы платить за меня. Это здорово, знать, что у тебя есть некоторая ценность, даже если это всего лишь горстка медных монет. Свободные женщины, конечно, могут считаться бесценными, но я также подозреваю, что за некоторых из них не дали бы и бит-тарск. Многие гореане вообще полагают, что все женщины — прирождённые рабыни. Не берусь судить, верно ли это утверждение или нет, кто может знать всех женщин, но я знаю, что я — прирождённая рабыня. Без ошейника я не смогу наслаждаться жизнью. Моё место у ног господина. Я хочу любить и служить, без выбора, в сладком смирении. Нам остаётся только надеяться, что с нами будут хорошо обращаться. Но с нами обращаются так, как хозяева посчитают целесообразным, потому что мы — рабыни.