»
Капкан, поставленный коварным Яго, захлопнулся в 1951 году. С этого времени отец всех народов был фактически отстранен от власти. Тиран попался в ловушку, которую сам же себе и приготовил.
Он шел к этому много лет… 1942 год, первая встреча Светланы с отцом после ее эвакуации в Куйбышев. «Ну, как ты там, подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?» — спросил вождь, не очень внимательно, как обычно, ожидая ответа… Но слова дочери заставили его вслушаться всерьез. Светлана сказала: познакомиться с местными жителями было почти невозможно — для приезжих из столицы открыли специальные, отдельные школы.
«Как? Спецшколы?» — я видела, что он приходит постепенно в ярость. «Ах, вы!» — Он искал слова поприличнее. — Ах, вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай! Власик — подлец, это его рук дело!..»
Он был прав — приехала каста, приехала столичная верхушка в город, наполовину выселенный, чтобы разместить все эти семьи, привыкшие к комфортной жизни и «теснившиеся» здесь в скромных провинциальных квартирах…
Но поздно было говорить о касте, она уже успела возникнуть и теперь, конечно, жила по кастовым законам».
Так говорит Светлана, уж она-то знает, насколько справедливы ее слова. Законы касты многое решили в жизни дочери, но все — в жизни отца. Как-то, осенью 1948 года они вдвоем возвращались поездом с юга. Светлана листала журнал, и Сталин поинтересовался, чем она увлечена. Оказалось, в журнале — рисунки, этюды Репина.
«А я этого никогда не видел», — сказал он вдруг с такой грустью в голосе, — пишет Светлана, — что мне сделалось больно. Я представила себе на минуту, что случилось бы, если бы отец вдруг, — нет, в какой-нибудь специально отведенный для него лично, закрытый день пошел бы посмотреть Третьяковку — что бы там творилось. Боже! И что бы творилось потом! Сколько было бы беготни, суд-пересуд, болтовни нелепой… Должно быть, отец сам представлял, что это для него просто стало невозможно, как и другие невинные, доступные другим, развлечения».
Незнакомство с репинскими работами можно было пережить. Но Сталин бывал взбешен, когда из-под его контроля выходили те, кому полагалось только подчиняться.
Из той же поездки: «Поезд остановился где-то, не доезжая вокзала, в Подмосковье; туда подали машину — опять же, чтобы не ехать в город, где масса народа. Бегал и суетился генерал Власик — ожиревший, опухший от важности и коньяка. Пыхтели и прочие, разжиревшие на тучных казенных харчах — генералы, полковники из охраны. Их ехал целый поезд — свита, двор, прихлебатели. Отец скрежетал зубами, глядя на них, и не упускал случая, чтобы накинуться на них с грубым окриком