Как пишет доктор исторических наук Борис Илизаров, изучивший медицинскую карту Сталина от первой до последней записи, приступы неврастении отчасти объясняют патологическую подозрительность вождя. Большую часть своей кремлевской жизни он боялся быть отравленным. Если в первые годы Сталину-генсеку приносили еду из столовой Совнаркома, как и всему руководству партии и правительства, то в конце 20-х годов он потребовал, чтобы пищу ему лично готовили дома. Тогда же появилась еще одна странность: он перестал покупать лекарства в кремлевской аптеке на свое имя.
В 1934—36 годах одним из лечащих врачей Сталина был терапевт М. Г. Шнейдерович. Он вспоминал потом, как Сталин спросил его: «Доктор, скажите, только говорите правду: у вас временами появляется желание меня отравить?» Врач растерянно молчал. Тогда Сталин со вздохом продолжил: «Вы, доктор, человек робкий, слабый, никогда этого не сделаете, но у меня есть враги, способные это сделать».
Как пишет Илизаров, после самоубийства жены вождь так основательно «законспирировался» в Кремле и на своих дачах, окружил себя столь плотным кольцом охраны, что заподозрить в подготовке покушения мог только своих соратников, врачей и телохранителей.
Что и делал — подозревал — постоянно. Процесс по делу Бухарина стал предисловием к будущему делу врачей. По его итогам среди прочих были расстреляны несколько профессоров-медиков. Не исключено, считает доктор исторических наук, что наш крупнейший психиатр, академик Бехтерев, был отравлен по приказу Сталина — еще в 1927-м году он поставили Кобе диагноз «паранойя». Умер Бехтерев внезапно, в том же 1927-году. Не знал старый профессор, что диагноз такому человеку может обернуться смертным приговором.
Война стала источником новых потрясений и вызвала рецидивы старых болезней. Вот как описывает, например, одну из поездок Сталина на фронт в 1942 году его ближайший в то время соратник Анастас Микоян: «Однажды, когда немцы уже отступили от Москвы, он поехал по Минскому шоссе, поскольку оно использовалось нашими войсками и мин там уже не было. Однако не доехал до фронта, может быть, пятидесяти или семидесяти километров. В условленном месте его встречали генералы. Конечно, отсоветовали ехать дальше — поняли по его вопросу, какой ответ он хотел услышать. Такой трус оказался, что опозорился на глазах у генералов, офицеров и солдат охраны. Захотел по большой нужде и спросил, не может ли быть заминирована местность в кустах. Конечно, никто не захотел давать такой гарантии. Тогда Верховный Главнокомандующий на глазах у всех спустил брюки и сделал свое дело прямо на асфальте. На этом „знакомство с фронтом“ было завершено, и он уехал обратно в Москву».