— Можешь дать?
Я говорю:
— Не знаю, надо дома посмотреть, сколько у меня осталось денег.
Она страшно удивилась:
— Разве у вас не открытый счет?
Теперь я в свою очередь удивилась:
— Что за открытый счет?
Конечно, такого не было. Помню, Алексей Иванович работал в «Комсомолке», у нас уже был сынишка, в родительской квартире стало тесно. Я перебралась на дачу, и мы начали разговоры, что вот, надо бы нам жить отдельно. Мама спросила:
— А сколько вы получаете? Да разве можно на такие деньги прожить самостоятельно?
Открытого счета не было, это легенда, однако существовала сложная система привилегий. Она была регламентирована, но многое зависело и от внутренней дисциплины каждого семейства. Кроме зарплаты отца — я не назову суммы, поскольку точно ее и не знала — полагались еще «деньги в конверте». Это, кстати, Хрущев сразу ликвидировал, чего ему не простили… Мы, семья наша, долгие годы за это должны были платить, дорого заплатили…
Мы пользовались специальной продуктовой базой, по-моему, эту систему тоже ввел Берия, где в зависимости от ранга можно было выписывать неограниченное количество продуктов. Конечно, этим многие пользовались вовсю. Но мама всегда продуктовыми заказами занималась сама и тщательно проверяла счета.
Были еще ежегодные бесплатные путевки для всех членов семьи, бесплатное содержание квартир, дач, обслуживающего персонала и многое другое.
В знаменитую «100-ю» секцию ГУМа, где одевали элиту и зарубежных коммунистов, я впервые попала, наверное, в 1952 году. Но там была ерунда, мелочь. Для членов политбюро работала большая мастерская на Кутузовском проспекте. Так что, если кто к этому стремился, мог разодеться почти бесплатно. Что и говорить, многие пользовались ситуацией. Но это — не для меня. Я слышала, при Брежневе даже выписывали что-то из-за границы… Но то было уже другое, не мое время… Если мы что-то и имели, то не задаром. За все отдана дорогая цена…
Но я говорю — меня внешняя сторона жизни мало интересовала. В жизни, которая всегда на виду, много несвободы. И еще чего-то, мало приятного…
Впервые я ощутила привкус этого уже в детском саду, когда отец стал первым секретарем горкома в Москве. Сразу же что-то в отношении ко мне воспитательниц, нянечек неуловимо изменилось. Я, естественно, не могла бы выразить это словами, но перемену почувствовала, и она была крайне неприятна. Какое-то преувеличенное внимание, особо приветливые улыбки… Я и раньше детский сад не любила, а уж после и вовсе терпеть не могла… Мне всегда хотелось спрятаться, чтобы никто меня не разглядывал, не оценивал…