До войны жизнь семьи была более размеренной, все воскресенья мы проводили вместе. А после войны уже началась работа ночами, потом папа, бывало, днем отсыпался. Мы виделись урывками, едва успевали обменяться двумя-тремя словами. Но я чувствовала — между нами полное взаимопонимание.
Как-то мама ему на меня пожаловалась, кажется, я поздно пришла. Я замерла от страха: ой, что сейчас будет! А он только и сказал:
— У тебя голова на плечах есть? Есть. Вот никогда ее не теряй, и все будет хорошо.
Такие вот его две-три фразы имели гораздо более сильное действие, чем час нравоучений и криков со стороны мамы.
Такие же ощущения у меня и от Бориса Васильевича Петровского, руководителя нашей клиники. Он мне как второй отец. Я, рядовой сотрудник клиники, крайне редко его вижу. Но само его присутствие, несколько слов, сказанных на обходе или на конференции — этого уже более чем достаточно. Уже есть что «намотать на ус». Воспитание — это не постоянные внушения. Нужен пример. Для меня это куда убедительнее.
— Каким был отец?
— Запомнился только таким: очень мягкий, очень добрый, очень улыбчивый.
— В энциклопедиях возникла путаница с его происхождением. Внесите, пожалуйста, ясность.
— Родился он под Нижним Новгородом, в семье служащего. Его отец, а мой дед был управляющим у известного фабриканта, владельца большой мукомольной фабрики Бугрова. Об этом фабриканте немного, но хорошо пишет Горький. Не было у Бугрова недовольных и угнетенных, рабочие у него очень хорошо жили.
Отец уверовал в идеи революции настолько, что бросил институт и всю жизнь служил этим идеям, как мог.
— Что-нибудь рассказывал о работе в ЧК?
— Почти ничего. Они боролись с бандами, отец попал в очень тяжелые условия в Туркестане. Голод, тиф… Прошел через все и постепенно стал выбиваться в люди. В 1923—24 годах был уже в Москве. И всем близким помог сюда перебраться, все стали москвичами.
— Послужной список Николая Александровича, как стрела, выпущенная вверх: чекист, председатель Моссовета, председатель Госбанка, министр обороны, премьер-министр.
— Куда партия посылала, туда и шел. И неплохо, видно, справлялся, несмотря даже на такое образование.
— И у него не возникало никаких сомнений?
— В методах партии — да, позволял себе сомневаться. Следствием этого и явилось дело об «антипартийной группе». А в самих идеях — никогда.
Я стала задумываться обо всем только после смерти Сталина. А до того… Нет, всякое сомнение отбрасывалось… Несмотря даже на то, что аресты начались и в нашем доме на Грановского. Я общалась с Маечкой Вознесенской, хорошая такая была девочка, и вдруг ее отца взяли. Он — враг народа и через несколько дней его расстреливают. Как!? Умница, крупнейший экономист?! Это казалось кошмаром.