— А отца нельзя было об этом расспросить? Ведь товарищи, соседи по дому…
— Спросить нельзя было ни в коем случае! Даже в голову такое не приходило… Стало очень страшно. Бомбы, как говорится, падали все ближе и ближе. Но по всем разговорам я поняла, что все верят: Вознесенский — действительно, вредитель.
А дело врачей! Я уже училась в медицинском институте, когда оно разразилось. Арестованы Виноградов, Зименко — профессора, которых студенты боготворили! Мы, как безумные, только об этом и могли говорить. Как же так, эрудированные, интересные люди, ведущие наши специалисты! И ведь мы, действительно, в какой-то степени верили, что это враги!
Из той когорты сейчас остался один только Петровский, необыкновеннейшая личность. По окончании института я попала к нему в аспирантуру, можно сказать, по блату. Борис Васильевич лечил отца и оперировал. Я ему позвонила, и место в аспирантуре сразу нашлось. Но закончила я ее в 1959 году, когда «антипартийную группу» уже два года как громили на партсобраниях.
Я, разумеется, была готова, что меня пошлют по распределению куда-нибудь далеко. Вызвал меня главврач: вот есть несколько путевок в разные города, выбери, что хочешь. Среди них оказалось и направление в московский институт Бурденко Его и взяла. Иду с бумажкой к Петровскому, чтобы подписал, а он вдруг спрашивает:
— Вы бы не хотели остаться у меня? Я вашей работой доволен.
Вот, я до сих пор плачу, когда вспоминаю об этом… И тогда вышла из кабинета вся в слезах. Тут «антипартийная» деятельность отца, опала — зачем я ему нужна? На всю жизнь за это благодарна Борису Васильевичу. Но надо сказать, и из друзей от меня никто не отшатнулся.
— Скажите, а родители Ваши не в эти годы разъехались?
— Примерно. Разногласия на почве его любвеобильности были и раньше. Но мама, честь ей и хвала, не вставала на дыбы, не требовала развода. (А потребовала бы — ничего у нее не получилось бы. Центральный комитет разводы в среде номенклатуры не признавал. Однако члену «антипартийной группы» жилось в новые времена и в этом смысле уже легче — опальному Булганину выделили две квартиры, чтобы супруги могли жить врозь. — Авт.)
— Насколько распространены были «неформальные» связи в той среде?
— А они все равно себе позволяли… Кто? Хрущев — был однолюб. Каганович? Я мало его знала. Молотов — нет, что вы! В основном этим грешили военные, маршалы — Жуков, Конев, Рокоссовский. Это, видно, пришло с войны и уже потом не очень скрывалось.
— Правда ли, что Ваш отец был влюблен в Галину Вишневскую, как она о том пишет в своей книге?