Убитого обнаружили вскоре после смерти, прошло мало времени от убийства до приезда следственно-оперативной группы, трупные изменения, описанные дежурным экспертом на месте происшествия, давали незначительный разброс в два часа. Пятна, брызги и потеки крови на одежде и теле убитого в совокупности с описанием его позы на месте происшествия и следов крови вокруг позволили однозначно и без вариаций установить позу, в которой находился убитый в момент убийства. По позе вместе с направлением раневых каналов определили единственно возможное расположение нападавшего, что бывает очень редко. Убийцу взяли в тот же день, нашлись свидетели, кто его видел, сняли отпечатки – доказательств был вагон и маленькая тележка. Ценность судебно-медицинской экспертизы заключалась в основном в установлении времени смерти, совпавшем с показаниями свидетелей. Остальные выводы: что убитый спал на левом боку, свернувшись калачиком, что убийца подошел сзади и что удар в сердце он нанес вторым и последним, – оказались приятным, но никому в деле не нужным дополнением, вишенкой на торте, не изменившей общий вкус. Все ясно, хотя, по сути, не очень-то и нужно.
Но, несмотря на то что реальная ценность нашей работы не больше процентов пяти (максимум десяти, если очень себе польстить), я продолжаю, мы все продолжаем – те самые пять процентов бывают решающими.
Я не рассчитывала написать судебно-медицинский научпоп, посвященный какой-то узкоспециальной проблеме, за историю судебной медицины и Московского Бюро я тоже не взялась, я выбрала единственно честный для меня вариант – личный экспертный опыт. Писать было тяжело, я металась между разными задачами, которые сама же себе и поставила. Я осторожно и подолгу выбирала, о чем писать, какими словами, насколько объяснять понятия и выражения. При этом мне не хотелось скатываться в байки из склепа, моя судебно-медицинская молодость с кровавыми подробностями на вечеринках уже прошла, производить подобный эффект не тянет.
Передо мной во время написания грозно маячила планка, заданная мастерами из литературных школ – Creative Writing School и «Хорошего текста», каким должен быть нон-фикшн. Я вспоминала через слово криминальные очерки Евгении Долгиновой в «Русской жизни», рецензии Екатерины Эдуардовны Ляминой на свои этюды и – не дотягивала до этой высоты. Заставляла себя продолжать писать, несмотря на то, что я – не они (здесь в «Фейсбуке» был бы смайлик). Я старалась не погружаться в абстрактные размышления, но немного пофилософствовать на уровне кухонных бесед все же себе разрешила. Старалась не читать мораль, и, думаю, это удалось, потому что мораль – точно не мое (еще смайлик). Короче, бессовестно занималась личной психотерапией. Как учат сценаристы, главный герой, чтобы зрители его полюбили, может не быть образцом нравственности, ему достаточно быть профессионалом, ну и немного юмора не повредит. Я знаю про себя, что я профессионал, я хороший судебно-медицинский эксперт, хотя при чтении может сложиться совсем другое впечатление. Надеюсь, мой профессионализм увлек читателей, а специфический судебно-медицинский юмор пришелся по вкусу.