. Все эти и им подобные несправедливые суждения о Маяковском повторялись в рапповских журналах из года в год. Маяковский волновался, возмущался, негодовал.
Мы, мол, единственные,
мы пролетарские…
А я, по-вашему, что —
с вызовом обращался поэт к писателям, именовавшим себя пролетарскими. Неоднократно он доказывал, что определение «попутчик» не имеет к нему никакого отношения, наоборот: «Кому я, к черту, попутчик: ни души не шагает рядом».
Маяковский всегда считал себя строителем пролетарского, социалистического искусства. С тех пор как возникло в стране пролетарское литературное движение, он поддерживал его. На 2-м пленуме РАПП 23 сентября 1929 года поэт заявил, что «мы считаем РАПП единственной для нас организацией, с которой мы солидаризуемся по большинству вопросов, – …что кадры это – пролетарские, на которые опирается будущая советская литература. Это основа наших отношений к РАПП. Она остается неизменной на протяжении семивосьмилетнего содружества, – иногда ругательного, иногда более тесного, но она до конца наших дней такой остается»[395].
Уже в 1928 году, выступая на собрании Федерации объединений советских писателей, Маяковский доказывал, что «нужно свои дряхлые отрепья литературных группировок сбросить с самой большой решительностью, с какой мы способны»[396]. И он это сделал. Он сбросил с себя «дряхлые отрепья» литературной группы Реф, чтобы вступить в самую массовую литературную организацию. Поэт так мотивировал свой поступок в заявлении от 3 января 1930 года: «В осуществление лозунга консолидации всех сил пролетарской литературы – прошу принять меня в РАПП.
1. Никаких разногласий по основной литературно-политической линии партии, проводимой РАПП, у меня нет и не было.
2. Художественно-методологические разногласия могут быть разрешены с пользой для дела пролетарской литературы в пределах ассоциации»[397].
В целях консолидации всех революционных сил литературы он предложил поступить так же остальным рефовцам. Но друзья Маяковского не поняли его поступка и, обидевшись, отвернулись от него. Зато рапповцы торжествовали победу. Однако это торжество, к сожалению, не было проявлением открытой и чистосердечной радости. Оно носило чванливый оттенок, свойственный недальновидным победителям. И сама процедура приема приобрела Оскорбительный характер для Маяковского. Вот как обо всем этом рассказывает Н. Асеев: «Нам казалось это (уход Маяковского в РАПП. – С. Ш.) недемократичным, самовольным: по правде сказать, мы сочли себя как бы брошенными в лесу противоречий. Куда же итти? Что делать дальше? И ответственность Маяковского за неразрешенность для себя этих вопросов огорчала и раздражала. Итти тоже в РАПП? Но ведь там недружелюбие и подозрительность к непролетарскому происхождению. Ведь даже самому Маяковскому пришлось выслушать при приеме очень скучные нравоучения о «необходимости порвать с прошлым», с «грузом привычек и ошибочных воззрений» на поэзию, которая была, по понятиям тогдашних рапповцев, свойственна только людям их пролетарского происхождения. Помню, как Маяковский, прислонясь к рампе на эстраде, хмуро взирал на пояснявшего ему условия его приема в РАПП, перекатывая из угла в угол рта папиросу»