Таким образом, оставалась надежда на одного Д. Фурманова. Но долгое время после прихода к напостовцам никто Горького там не считал ни выдающимся писателем, ни подлинным руководителем пролетарской литературы. А главное – он сам себя таковым не считал. Надо отдать должное его скромности, но если бы с первых дней своего прихода к руководству он поднял голос в защиту правды, многое бы могло пойти по-другому в делах пролетарской литературы. Этого не произошло, а случилось так, что Фурманов, уже автор знаменитого «Чапаева», всей прессой высоко оцененного и до марта 1925 года выдержавшего три издания, автор не менее знаменитого «Мятежа», печатавшегося по частям весь 1924 год и вышедшего отдельным изданием в феврале 1924 года, находился на вторых ролях в руководстве пролетарской литературой. Никто из активных напостовцев не мог с ним равняться ни по дарованию, ни по творческой продукции, ни по идейно-художественным достоинствам его сразу же признанных произведений, а также по заслугам перед народом и государством, по образованности и по идейно-политической зрелости. Один из видных деятелей литературы 20-х годов, Вячеслав Полонский писал о Фурманове: «Мне, в продолжение двух лет сталкивавшемуся с ним по совместной работе, хочется отметить лишь одну черту, отличавшую этого человека: то была скромность. Фурманов был «красный герой», кавалер ордена Красного Знамени, но не кичился этим; «Чапаев» прославил его имя, но это на Фурманове нисколько не отразилось: ни тени самодовольства, ни малейшего налета пошлости, который всегда густо покрывает лица любимцев славы. Вокруг него кипела борьба уязвленных самолюбий – он был спокоен, ровен, и интересы литературы волновали его больше, чем его собственные интересы. Маленькие дарования с большими претензиями заносчиво и шумливо карабкались на «командные высоты» – Фурманов, большой талант, уступал место, ибо знал хорошо, что пузырь, даже очень большой, лопнет рано или поздно. Но если он защищал какое-нибудь дело, то дрался крепко, стиснув зубы, не щадя ни друзей, ни врагов; был он человек большой воли и большевистской выучки. Годы гражданской войны оказались для него великой школой»[145].
Из писателей-напостовцев Ю. Либединский по праву именовался тогда, после пламенной «Недели», надеждой пролетарской литературы, но больших надежд он не оправдал. Его вторая повесть «Завтра» (1923 г.), по собственному признанию автора, признанию тех лет, – оказалась незрелой, ошибочной, в ней «отсутствовала вера в класс, в классовые силы пролетариата», «выразилось непонимание нэпа. В этом отношении «Завтра» вредно, и отсюда его остальные ошибки»