.
Тот же Юрий Либединский в статье «Художник-большевик», опубликованной в летнем номере журнала «Октябрь» за 1924 год, дал восторженный отзыв о повести: «Если бы в природе существовал только «Разлив» Фадеева, мы бы исключительно на основании его утверждали начинающийся расцвет пролетарской литературы»[194].
Для наших современников, имеющих возможность обозреть всю историю советской литературы, отзыв Либединского звучит как преувеличение. Но на фоне литературной продукции тех лет, когда из лучших произведений о гражданской войне появился только «Чапаев» Д. Фурманова, первая повесть Фадеева должна была обратить на себя внимание своим большевистским пафосом. «Разлив» навсегда определил интерес его автора к самым важным событиям и проблемам жизни.
Действие повести происходит в период установления Советской власти на Дальнем Востоке. Главный герой – большевик Иван Неретин. Он организовал деревенскую бедноту, возглавил борьбу против кулачества и торговцев, созванное им собрание бедноты и трудовых слоев населения провозгласило Советскую власть в деревне.
Образ Неретина, пусть еще несовершенный, стоит в самом начале прекрасной галереи образов фадеевских большевиков, прославивших его имя как художника социалистического реализма.
Но в повести начинающего писателя немало и художественных просчетов. Сам автор впоследствии назвал ее «несерьезным и неряшливым произведением», а опыт работы над ним – отрицательным опытом: «Как не надо писать книги»[195].
В повести отсутствует главная, организующая идея, что привело к композиционной рыхлости – нагромождению малосвязанных между собой событий (борьба Неретина с классовыми врагами, повествование о жизни семьи лесника Жмыхова, описание путешествия Харитона и Антона по тайге, любовная история Кани и Дегтярева). Характеры действующих лиц схематичны, в поступках и портретах героев часто подчеркивается биологическое начало. Даже Неретин не представляет в этом смысле исключения: «У Неретина были цепкие зубы, лохматая голова и неослабная воля к действию. «Будет по-нашему», – сказал он себе и, потерпев неудачу, стал носить под рубахой вороненый наган Тульского завода»[196].
Стиль повести оказался в зависимости от распространенной в ту пору орнаментальной прозы, манеры писать цветистым слогом. Писатель признается, что он считал для себя в известной мере обязательным писать «рубленой прозой» и выдумывать что-нибудь такое «сверхъестественное». «В первой повести и получилось много ложных образов, фальшивых, таких, о которых мне стыдно сейчас вспоминать»