В Нижних Крестах экипаж Струмилина заночевал. На втором этаже в гостинице летного состава было все забито сверх всякой меры, и экипаж Струмилина поселили в маленькой жаркой комнате, отделенной от общежития пассажиров-транзитников тонкой стеклянной перегородкой. В общежитии три часа без перерыва лысый милиционер играл на гармошке песни. Играл он по-деревенски: виртуозно, громко и с "куплетом". Он вдруг высоким голосом выкрикивал один куплет песни, а потом продолжал играть молча. Так, изо всей песни "Тонкая рябина" он спел только две строчки:
Головой склоняясь До самого тына...
В "Полюшко-поле" он пропел:
Это Красной Армии герои, Эх, да Красной Армии герои!
А потом минут десять продолжал вариации на тему этой песни, но варьировал так громко, что Аветисян, не выдержав, открыл дверь в общежитие и попросил:
- Товарищ милиционер, мы не спали шестнадцать часов, в воздухе были, нельзя ли потише?
- Можно, - ответил милиционер, вздохнув, - только тише я не умею. На гармошке завсегда громко играть положено.
- Прекратите ваше шмонцес, уважаемый раввин, - сказал Брок и поднялся с кровати.
- Сейчас я вам покажу, как на гармошке играют тихо.
Он подошел к милиционеру, взял у него из рук гармонь и, осторожно перебрав клавиши своими тонкими пальцами с ногтями, обгрызенными до крови, стал играть колыбельную.
Спи, моя радость, усни,
В доме погасли огни...
Милиционер засмеялся. Наум, не обратив на него внимания, продолжал петь:
Мышка за печкою спит,
Дверь ни одна не скрипит,
Спи же скорее, усни,
Малыш...
Потом Наум запел еще тише, по-еврейски:
Шлоф, мейн кинд,
Формах ди ойгн.
Шлоф, мейн тайер кинд,
Сиз ан одлер дурхгефлойгн,
Зайн золсту ви эр...
Милиционер замотал головой и, зажмурившись, стал подпевать Науму. Слух у него был прекрасный, он поймал мелодию, и они пели колыбельную на два голоса. А это очень здорово, когда двое мужчин хорошо поют колыбельную песню. В этом нет никакой сентиментальности, в этом есть большая доброта и мужественность.
Когда они кончили петь колыбельную, милиционер спросил:
- А на том языке, что Торрес поет, можешь?
- Нет.
- Эх, очень я обожаю, когда не по-русскому поют, но чтоб со слезой, по-нашему.
Торрес и Бернес - нет для меня лучше певцов, душой поют, не горлом!
Ночью милиционер улетел, а на его койку и раскладушку, поставленную около двери, поселили двух уголовников, освобожденных из заключения. Один из них зашел в комнату струмилинского экипажа и спросил простуженным голосом:
- Пилоты, продажного спирту нет?
Струмилин, читавший сказку Сент-Экзюпери, ответил шепотом: