Так вот чего можем мы, во всяком случае, желать от поэта: чтобы он был не пустой погремушкой, а полноценной и просвещенной личностью. Надо ли говорить, что тогда, само собой, изменится соответствующим образом и содержание его искусства?
* * *
Призыв к признанию свободы поэтического творчества отнюдь не обозначает проповеди творчества безыдейного. «Быть поэтом теперь – значит мыслить поэтическими образами, а не щебетать по-птичьи мелодическими звуками»>97, – говорил еще Белинский. Против этого изречения можно возразить только одно: здесь не нужно словечко «теперь». Не только в годы Белинского в России, но всегда и везде истинная поэзия является «мышлением поэтическими образами». Слово «мышление» можно при этом и не понимать слишком узко: чувства и эмоции, запечатленные в образах, являются тоже законным содержанием поэзии. Фетовское «Шепот, робкое дыханье» – конечно, поэзия. Душа человека стоит за ним. Это – вовсе не только «искусство для искусства». Но содержание мысли, содержание чувства должны, конечно, принадлежать только автору, определяться только им. Искренность является поэтому краеугольным камнем поэтического произведения, как это признает, без сомнения, и Л. Н. Толстой.
Л. Н. Толстой не любил поэзии. Только «по воспоминаниям молодости», как он сам говорил, трогали его некоторые, и то лишь самые совершенные, стихотворения Пушкина, Тютчева и Фета. Вообще же, складывание строчек одинакового размера, подыскивание рифм и всю технику стихосложения, рождающую гармонию и музыкальность стиха, Толстой считал ненужным осложнением и даже препятствием для выражения владеющих человеком мыслей и настроений.
В 1910 году в Ясной Поляне придумана была даже такая отписка, отпечатанная посредством шапирографа на открытках и рассылавшаяся в ответ на присылку стихов всем поэтам и кандидатам в поэты: «Лев Николаевич прочел ваши стихи и нашел их очень плохими. Вообще, он не советует вам заниматься этим делом».
Страшновато было рассылать такую отписку всем, всем без исключения стихотворцам: а вдруг среди них окажется действительный талант?
Но воля Толстого была категорична, и открытки рассылались.
Лев Николаевич, наверное, спас поля русской литературы от множества плевел незрелого стихотворчества, а за возможные ошибки принимал тяжелую ответственность на себя.
Заслуживает ли поэзия такого страха или, еще лучше сказать, такого страхования против нее?
Думается, что нет.
* * *
Поэзия, конечно, не стихоплетство, но и без «стихоплетства» поэзии трудно обойтись. Почему? Она – немного косноязычна (пример – Пастернак), не удовлетворяется языком ясным и простым (Пушкин – один на много веков). Она, в сущности, иррациональна. Поэтому поэт не говорит, а