Между тем, для «толстовцев» и для других русских идеалистов, окопавшихся в одностороннем и потому бесплодном идеализме и спиритуализме, выступление Ленина после краха первой русско-германской войны было поистине своего рода deus ex machim>120. И рост, и быстрое укоренение нового движения в народе и особенно в рабочем классе им тоже были непонятны. В лучшем случае, они объясняли его «сложившимися обстоятельствами», если только не «злонамеренностью» и «недобрым нравом» вождя. А, между тем, у великого вождя все было рассчитано и заранее приготовлено. Расчет мог кое в чем не удасться. Но тогда должны были прийти и пришли преемники Ленина, перехватившие его инициативу и дополнившие его дело. Общее же развитие шло по той же, первоначально определенной и намеченной линии.
Да, ленинскую теорию Россия выстрадала. Теперь же доказано, что, следуя этой теории, Россия может оставаться Россией, т. е. жить не только материальной, но и глубокой духовной жизнью. Современная и будущая Россия не отвергнет, конечно, и общечеловеческих элементов теории толстовской. Она, без сомнения, любит и не перестанет любить как Ленина, так и Толстого.
* * *
«По рождению и воспитанию Толстой принадлежал к высшей помещичьей власти в России, – он порвал со всеми привычными взглядами этой среды и, в своих последних произведениях, обрушился со страстной критикой на все современные государственные, церковные, общественные, экономические порядки, основанные на порабощении масс, на нищете их, на порабощении крестьян и мелких хозяев вообще, на насилии и лицемерии, которые сверху до низу пропитывают всю современную жизнь.
Критика Толстого не нова. Он не сказал ничего такого, что не было бы задолго до него сказано и в европейской, и в русской литературе теми, кто стоял на стороне трудящихся. Но своеобразие критики Толстого и ее историческое значение состоит в том, что она с такой силой, которая свойственна только гениальным художникам, выражает ломку взглядов самых широких народных масс в России указанного периода и именно деревенской, крестьянской России. Ибо критика современных порядков у Толстого отличается от критики тех же порядков у представителей современного рабочего движения именно тем, что Толстой стоит на точке зрения патриархального, наивного крестьянина. Толстой переносит его психологию в свою критику, в свое учение. Критика Толстого потому отличается такой силой чувства, такой страстностью, убедительностью, свежестью, искренностью, бесстрашием в стремлении «дойти до корня», найти настоящую причину бедствий масс, что эта критика действительно отражает перелом во взглядах миллионов крестьян, которые только что вышли на свободу из крепостного права и увидели, что эта свобода означает новые ужасы разорения, голодной смерти, бездомной жизни среди городских «хитровцев» и т. д. Толстой отражает их настроение так верно, что сам в свое учение вносит их наивность, их отчуждение от политики, их мистицизм, желание уйти от мира, «непротивление злу», бессильные проклятья по адресу капитализма и «власти денег». Протест миллионов крестьян и их отчаяние – вот что слилось в учении Толстого.