О Якове Тейтеле, жившем в начале 1900-х годов в Самаре, я впервые узнала от историка Елены Бурлиной в 1994 году7По удивительной случайности, несколько дней спустя в кельнской библиотеке «Germania Judaica» мне попалась брошюра о Союзе русских евреев в Германии в 1920-е годы, председателем которого был Я. Л. Тейтель8Помню чувство, которое охватило меня в тот момент, когда пространство, разорванное временем и географией, соединилось – в судьбу одной личности и историю еврейской эмиграции из России. Несколько лет спустя, в конце 1997-го, дошло до меня письмо Мириам Кнопфлер-Магазинер из Альбукерке (США). Свидетельница той эпохи, первой волны эмиграции, она рассказала о своем детстве в берлинском еврейском беженском пансионе на Prager Str. 13 и о Якове Львовиче Тейтеле9.
Кто был этот человек? Почему важна для нас сегодня его жизнь, а точнее, дело его жизни?
Яков Львович Тейтель – один из тех, кого можно назвать героем своего времени. Он интересен уже этим, но еще более он интересен нам потому, что он – и герой вне времени, герой, опередивший время. Ведь многие его идеи и проекты конца девятнадцатого века и первой половины двадцатого действительно опередили время: создание первой в России русскоязычной еврейской газеты, первого в России экуменического детского сада, организация общественного патроната для малолетних правонарушителей, участие в создании Международного еврейского университета, создание городского центра помощи нуждающимся, расширение прав беженцев, организация их экономической интеграции в Веймарской республике, поиск новых путей социальной педагогики. Делом жизни Тейтеля стала его социальная помощь нуждающимся, не знавшая границ – ни географических, ни временных, ни сословных, ни национальных, ни тем более партийных. В труднейшее время погромов, революции, гражданской войны, между Первой и Второй мировыми войнами Тейтель был не просто защитником гонимых и нуждающихся, он был еще и гениальным оратором, коммуникатором и фандрайзером (тогда и слов таких не существовало).
Невероятная энергия, абсолютная терпимость, пытливый ум и целеустремленность – эти качества не покидали Тейтеля до глубокой старости. Они помогли ему и в трудные годы его детства и взросления. Рано оставшись без матери, Тейтель с девяти лет жил, как говорили, «по людям», в семьях знакомых и родственников. Языковое, религиозное и культурное многообразие Подолии и Могилевщины с юных лет определили его бескомпромиссный космополитизм: он говорил на идише и русском, знал украинский, польский и французский языки, читал по-немецки. Закончив хедер в родном Черном Острове, где на пару тысяч жителей было четыре синагоги, Тейтель мог бы унаследовать стезю своего деда по матери и стать раввином. Тем более что раввин Танхум Розенцвейг (1828–?) готов был взять способного юношу под свою опеку. Но в 1859 году иешиву в Воложине закрыли. Эти вопросы активно обсуждались на страницах «Еврейской библиотеки» (1871–1873), авторы которой уделяли внимание роли еврейства в европейских странах. Отец Тейтеля, торговец по винным акцизам, выбрал для сына светское образование.