Сегодня, в августе 1960 года, через тринадцать>{41} лет, я вновь обращаюсь к своим воспоминаниям, чтобы поведать о том, что мне довелось увидеть, о чем услышать и прочесть за эти прошедшие годы, и со всей определенностью, искренностью и мужественностью выразить свое мнение о тех людях, с которыми я был знаком, и рассказать о пережитых мною событиях.
Итак, как и далеким летом 1945 года, так и ныне, когда я возвращаюсь к своим мемуарам, я нахожусь в Риме. Стоит удушливая жара, влажная и гнетущая. Даже знаменитый ponentino, ветер, что летом обычно дует над вечным городом после заката, не приносит свежести. Три-четыре раза в день я выхожу на террасу своей мастерской и там, подобно кормчему парусного корабля, ждущего посреди моря появления ветра, вглядываюсь в распростертое надо мною небо. Смотрю направо, в направлении севера, туда, где находится великолепная вилла Медичи с ее величественным парком, некогда служившая приютом таким художникам, как Фрагонар, Давид, Энгр, а ныне гостеприимно принимающая всех тех prix de Rome>{42}, что съезжаются в Вечный город писать всякую модернистскую чепуху, которую прекрасно можно было бы производить и на берегах Сены. Смотрю на запад, в направлении Монте-Марио и купола Св. Петра, затем на юго-восток, где над карнизом Дворца правосудия, на крыше так называемого Палаццачо, виднеется силуэт несущейся в бой колесницы. Смотрю на юг, на верхнюю часть монумента Виктора Эммануила II, о котором, как и о Дворце правосудия, всегда говорят с осуждением и иронией. Между тем оба эти сооружения в сравнении с балаганными постройками, вырастающими на горизонтах благодаря стараниям различных архитекторов-модернистов вроде Корбюзье, Райта, Гропиуса и им подобных, повторяю, эти два монумента на фоне помешательства современной архитектуры выглядят подлинными шедеврами, подобными творениям Браманте или Брунеллески.
Ни в одной из четырех сторон света не вижу ничего, ни единого облачка. Мое воображение рисует тайфуны, циклоны, страшные дождевые тучи, порывы ветра и обрушивающийся на город проливной дождь, затем я представляю себе, как омытое небо вновь становится спокойным и вся природа наполняется легким дыханием влажной земли и восхитительной свежестью. На самом деле я вижу лишь пламенеющий диск солнца, медленно скрывающийся за дымкой горизонта. Курящийся горизонт — эти два слова заставляют меня вспомнить Отто Вейнингера и его книгу «Последние слова», где говорится о том, что заходящее за горизонт солнце подобно шее, с которой срезана голова, я же говорю, что оно напоминает, кроме того, разрезанный пополам арбуз. Тот же Вейнингер в упомянутой книге называет извержение лавы из кратера вулкана дефекацией Земли. Но подобного рода дефиниции — не совсем удачные примеры образных сравнений. Когда я читал «Пол и характер» и «Последние слова», я был увлечен работами Вейнингера, впоследствии же мой интерес к ним стал иссякать и, признаюсь, ныне окончательно угас. Напротив, что касается Артура Шопенгауэра, то тот интерес, что я всегда испытывал к его работам, остается прежним.