Чем вызвано охлаждение читателей к стихам?
Самый факт — несомненен. Никто не станет его отрицать. Каждому из современных критиков (лучше было бы выразиться «литературоведов», как говорят сейчас в России, — если бы слово не было так неуклюже!) приходилось, конечно, на эту тему размышлять, писать… Существуют общие причины, связанные с настроениями эпохи, с условиями социальными или культурными. Но очевидны рядом с ними и какие-то ограниченные, «внутри-поэтические» причины, препятствующие чтению — или, во всяком случае, отбивающие к нему охоту.
Классическое, тысячи раз слышанное заявление: «почему, скажите, я Пушкина и Лермонтова понимаю, а такого-то или такую-то не понимаю?» — обычно тут же разрешается в том смысле, что Пушкин и Лермонтов были гениями, а такой-то и такая-то бездарности. Гений же, как известно, это — простота, свет, ясность. У гения здоровые мысли и чувства, яркое вдохновение — не то что у теперешних неврастеников, высасывающих поэзию из пальца и, за неимением фантазии и страсти, ищущих каких-то загадочных словосочетаний.
Допустим. Не будем для простоты дела спорить сейчас ни насчет свойств гениальности, ни об оскудении талантов в наше время… Но нельзя же все-таки ссылаться только на это! В России, например, все твердят о расцвете творчества и о небывалом расширении горизонтов, а поэзия — поскольку она не подделывается под нео-народный жанр — остается темной, как будто оправдывая упреки торопливых читателей в бессмысленности. Советским инженерам, врачам, ученым, служащим рекомендуется теперь следить за «изящной литературой».
Каждый инженер или врач в СССР слышал, что лучший советский поэт — Пастернак. Придет деловой человек с работы, захочет «культурно отдохнуть», возьмет томик лучшего поэта в намерении насладиться гармонией звуков и благородством порывов — и через пять минут бросит книгу. Это не отдых, это каторга! Помилуйте, от читателя требуют усилия, труда! Каждая строчка — вроде ребуса… Если инженер действительно искал поэтических эмоций, он, вероятно, достанет с полки что-нибудь старинное, испытанное. А то можно сразиться и в винт — чего же лучше, в самом деле!
Во всякой размолвке, во всякой ссоре — виноваты обе стороны. Обыватель обывателем — есть грехи и на совести поэзии! Один из них, кажется, особенно способствовал размолвке. Не настаиваю на слове «грех», не будучи уверен, что ошибка произошла по чьей-либо слабости. Возможно, что она предрешена была общим развитием лирического стиля. Минуя причины, остановимся сейчас лишь на следствиях.