Любопытно, что А. Н. называет отца «организатором несчастий», добавляя тут же, что «в искусстве их создания едва ли были равные ему».
«Около него как бы исключались не только радость, но хотя бы и какой-нибудь житейский покой. Блестящий диалектический субъективизм прекрасно служил искреннему самоубеждению и бесспорности чужой вины и своей правоты. Этим исключалось беспристрастие в оценке взаимополучений и взаимоотношений. Это вело к немалым и, что всего обиднее, не неотвратимым терзаниям, своим и не своим… У Лескова неумение жить легко превосходило все возможности. Leben und leben lassen было чуждо его натуре. А в натуру, — говорил он, — можно верить больше, чем в направления».
Одному родственному лицу, — по-видимому, автору мемуаров, — Лесков писал, что любит девиз Гейне:
— Лучше быть несчастным человеком, чем самодовольной свиньей!
«Я знаю, что можно быть самодовольнее и спокойнее, но не могу. Человек может быть тем, на что он способен, я же не могу ни притворяться, ни носить маски, ни лицемерить, ни сдерживать порывов моих чувств, которые во мне никогда не теплятся, а всегда, дурные и хорошие, кипят и бьются через край души».
От «безысходного» гнева, вызванного запрещением одного из томов его сочинений («Мелочи архиерейской жизни» и проч.), Лесков, по-видимому, и заболел астмой, которая свела его в могилу. Но гневливость осталась до конца жизни, причем особенно волновался он в двух случаях. Во-первых, если какая-нибудь светски любезная дама воскликнет, что у него «тьфу, тьфу, тьфу, в добрый час сказать, прекрасный вид!.». Во-вторых, если услышит какое-нибудь легковесное суждение о Льве Толстом, о «нашем Льве».
По отношению к Толстому Лесков отказывался от какого-либо соперничества. Преклонение его перед ним было безгранично — и во многих поздних лесковских суждениях и мыслях влияние Толстого очевидно. Увидев картину Ге «Что есть истина?», он пишет сыну: «Только так и мог написать друг Толстого. Обоих стариков ругают и будут ругать вместе. Читай, пожалуйста, Евангелие в изложении Толстого! Изучи его, как я его изучил, и ты найдешь истину и жизнь». В июньской книжке «Исторического вестника» Лесков прочел статью некоего Санина — «Как я выучился держать себя в сражении». Статья была «ура-патриотическая» — и автор в ней рассказывал, что в бою он шел вперед даже тогда, когда ему приказывали отступать. Лесков обрушился на редактора журнала Шубинского:
«Положил бы я на землю книгу, в которой сказано, что „Бога нет в боях, а Бог в мирных почивает“, а на эту книгу положил бы головами автора и рядом с ним редактора, да обоих бы и отодрал во славу бога браней! Как вам не стыдно поощрять в молодых людях такие идеи? И это называется „Бог сжалился надо мной — и я прозрел“? Эх, Сергей Николаевич, ей право стыдно! Бог сжалился — и научил драться? Эх, как гадко! Неужели вам не противно? Дай Бог вам „прозреть“! Любящий вас Н. Лесков».