История Папуньи (возникшее там художественное движение получило название «Папунья Тула», где «Тула» означает место встречи родных или двоюродных братьев и сестер) на первый взгляд кажется простой и трогательной историей успеха, которого удалось добиться, несмотря на все трудности. Свободные от власти, даже от давления охры, картины стали для этих обездоленных людей способом действовать в новой среде; при этом они сами по себе были необычайно трогательными произведениями искусства. Но история Бардона, частично рассказанная им в его книге 1991 года «Папунья Тула: искусство Западной пустыни», многослойна, и те слои, что лежат под лаковой сверкающей поверхностью, намного темнее и сложнее.
Начало было захватывающее – он продавал картины в Алис-Спрингс, привозил деньги – а позже и машины – и передавал их художникам. Но через несколько месяцев дела пошли плохо. Все закончилось одной ужасной ночью, которую Бардон никогда не забудет и о которой до сих пор не может рассказывать. Белые администраторы начали возмущаться, что их «лишенные собственности люди» стали иметь собственность. Картины внезапно обрели ценность, а как сказал Бардон, «аборигены должны были избавиться от всего, что имело определенную рыночную ценность. Это такое место». Постоянно угрожали тем, что Каапа Тямпитджимпа, один из лучших художников и уважаемый человек в сообществе, будет депортирован из Папуньи. «Они начали бороться со мной, я не могу воспринимать это как-то иначе». Но Бардон продолжал продавать картины, он возвращался, привозя все большие суммы наличных для художников. Он начал давать уроки вождения на взлетно-посадочной полосе, хотя, по его словам, полиция отговаривала аборигенов от получения водительских прав, и никто не получил их за все то время, пока он был там.
А затем последовали новые угрозы, суперинтендант сказал Бардону, что картины принадлежат «правительственным аборигенам» и, следовательно, являются «правительственными картинами». Однажды, когда Бардона не было в поселке, к художникам зашел администратор и сказал, что из партии картин стоимостью семьсот долларов, оставленных в Алис-Спрингс, им причитается всего двадцать один доллар, а остальные вычтены как расходы. Когда Бардон вернулся, не зная о распространенной лжи, он почувствовал, что его избегают как белые, так и черные: «я не мог оказаться в большей изоляции, даже если бы в одиночку отправился на Южный полюс. У меня даже не было компании пингвинов».
То, как он описывает конец своего пребывания в Папунье, похоже на дурной сон: он заболел, аборигены перестали ему доверять и однажды даже скандировали возле школы «Деньги, деньги, деньги» на своем родном языке – в знак протеста против того, что они считали вероломством со стороны Бардона. Казалось, писал он позже