«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы (Букалов) - страница 206

В наш насыщенный информацией век мне казалось полезным дать высказаться на страницах этой книги как можно большему числу исторических лиц, так или иначе причастных к пушкинской судьбе, прикоснувшихся к истории романа о царском арапе. Иногда моя роль сводилась только к тому, чтобы по очереди предоставить слово тому или иному «эксперту», стараясь по возможности ограничить свои собственные комментарии лишь самыми необходимыми выводами и обобщениями. Важно было пригласить читателя самому разобраться в пестроте трактовок, оценок и интерпретаций.

Если эта разноголосица сложилась в хор, в общую мелодию, посвященную пушкинскому «африканскому» роману, то автор может считать свою цель достигнутой.

Москва–Пущино на Оке, 1983–1988;
Рим, 2000–2014

Маршрут второй

Италия

«Прими собранье пестрых глав»

От автора

Пушкин в Италии никогда не был. Сей бесспорный факт, казалось бы, должен с ходу перечеркнуть весь замысел этой книги. Раз не был, то и разговаривать не о чем. Правда, кое-какие познания об Италии у нашего классика были, это отрицать трудно, но весьма поверхностные, утверждают некоторые эксперты. Так, например, один петербургский исследователь уверенно заявляет в новейшей статье: «…Пушкин не дает развернутых характеристик итальянских писателей, ни их произведений, о его отношении к ним приходится судить по косвенным данным, часто с большой приблизительностью. Выбор имен, связанных с творчеством Пушкина, либо хрестоматиен, либо обусловлен сиюминутной литературной или музыкальной популярностью. Между тем, в отечественном и зарубежном пушкиноведении ХХ века сложился устойчивый комплекс представлений об особенной любви Пушкина к итальянской литературе и углубленном знакомстве с ней. Творческое и личностное прикосновение поэта к итальянской теме, давшее ряд ярких образов, оказало и продолжает оказывать воздействие на исследователей его творчества, которые зачастую необоснованно переносят собственную осведомленность в тех или иных вопросах истории итальянского искусства, общества и словесности на самого Пушкина»[644]

В мои намерения как раз и входит: опровергнуть это мнение и показать удивительную прочность и гармоничность видимых и невидимых нитей, связавших великого русского поэта с «прекрасным далёко», с Италией, страной, представлявшейся ему заповедным краем-творчества и свободы, а значит, и свободы творчества.

Как подчеркнул другой современный исследователь, «начавшаяся еще в юности связь с Италией прошла через всю жизнь создателя “Руслана” и “Онегина”. С годами она окрепла, а затем стала частью его самого, в значительной мере предопределив некоторые существенные черты того огромного, всемирно-исторического и во многом еще неразгаданного явления, которое мы именуем теперь: творчество Пушкина»