«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы (Букалов) - страница 223

Академик М. Розанов, говоря о позднем Пушкине, подчеркивает: «Накануне своей трагической смерти Пушкин не переставал уноситься мыслию в Италию, не забывал и “заветного умысла” юных лет – “навек оставить скучный, неподвижный брег, направляя по волнам свой поэтический побег”». В стихотворении «Из Пиндемонти» Пушкин выразил свой идеал жизни. Это, прежде всего, независимость личности, а затем возможность —

В 1989 году Андрей Битов написал текст к выразительным рисункам Резо Габриадзе для забавной книжки-мистификации «Пушкин за границей». Она была опубликована крошечным тиражом в Париже в издательстве А. Синявского и М. Розановой «Синтаксис». Там иронически напоминается, что Пушкин – «не только первый наш поэт, но и первый прозаик, историк, гражданин, профессионал, издатель, лицеист, лингвист, спортсмен, любовник, друг… В этом же ряду Пушкин – первый наш невыездной. Тема “Пушкин и заграница” достаточно обширна, но и очевидна… Достаточно сказать, что Пушкин много раз хотел за границу и столько же раз его не пустили… Желание увидеть Европу перерастает в страсть хотя бы пересечь границу… Как всякий дворянин, он может покинуть Россию, но царь будет “огорчен”. Огорчение это дорогого стоит». Завершаются размышления Битова предположением: «Что было бы, если бы… Если бы Пушкин увидел Париж и Рим, Лондон и Вену… Что было бы, если бы и они увидели его?»[679]

О пленении Пушкина в своем Отечестве написано немало. Удивительные, горькие слова по сему поводу сказаны в самом начале ХХ века писателем Василием Розановым. Цитируя известное стихотворение Пушкина, «посланное в сельцо Архангельское, близ Москвы, знаменитому екатерининскому вельможе князю Н.Б. Юсупову», Розанов комментирует: «Впечатлительный поэт любил слушать его рассказы о загранице, которую, – увы! – самому поэту так и не пришлось никогда увидеть, несмотря на то, что его музу ласкала всемогущественная рука – и придерживала за крылья. Зачем заграница поэту? Туда ездят лечиться старые интендантские чиновники, – ну, и тогда, натурально, получают пособия… А поэт? Соловей лучше всего поет, когда у него выколоты глаза… Пушкин сам же говорил, что больше всего творит в дождливую осень. Ну вот и пусть русская осень окрыляет его музу… Самая лучшая обстановка для мальчишки, дерзнувшего написать когда-то “Оду на вольность”… И Пушкин пел, как соловей с выколотыми глазами; пел об испанках, никогда не видав их; об Италии, – не видав и ее. Вся поэзия Пушкина есть греза безглазого гения, оттого-то она так и закруглилась, без шероховатостей, без запятых…» Розанов для примера приводит одну из таких пушкинских «соловьиных песен»: