И вспрянул ввысь, над бездной вскинув ноги.
Нет, Марк Аврелий в Риме не таков.
Народа друг, любимец легионов…
И цезарь едет медленно вперед,
Чтоб одарить улыбкой весь народ.
Скакун косится огненным зрачком
На гордый Рим, ликующий кругом
[690]…
Уже сто лет римскую площадь в начале проспекта Трастевере украшает белый мраморный монумент Джузеппе Джоакино Белли.
От Виллы Волконской, мимо Латеранского дворца и церкви Санта-Мария-Маджоре, мы направимся на Виа Систина, которая в пушкинское время называлась Виа Феличе, здесь в доме под номером 126, надстроенном в ХХ веке двумя этажами, жил Николай Васильевич Гоголь, здесь, как гласит мемориальная доска, он писал свою великую поэму «Мертвые души». Ранее Гоголь снимал квартиру по адресу Виа Сан Изидоре, 16 (сейчас эта улица перестроена и почти не сохранилась в прежнем виде)[691].
Отношения Пушкина и Гоголя – отдельная тема, хорошо изученная специалистами. Замечу лишь, что Гоголь узнал о гибели Пушкина уже за границей, на пути к Риму – в Париже и, приехав в Италию, много думал о друге-поэте. Уже на третий день по приезде он пишет П.А. Плетнёву: «Что месяц, что неделя, то новая утрата, но никакой вести хуже нельзя было получить из России. Все наслаждение моей жизни, все мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его перед собою». Другое письмо в эти же дни – Погодину: «Моя утрата всех больше… Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина». В письме Н.Я. Прокоповичу горькое осознание свершившегося: «Великого не стало. Вся жизнь моя теперь отравлена». Именно в Риме Гоголь положил на бумагу некоторые сюжеты, подсказанные, по его словам, Пушкиным, и в первую очередь – первый том «Мертвых душ». Их общий друг С.А. Соболевский писал П.А. Плетнёву в феврале 1837 года: «…Александра Осиповна (Россет-Смирнова), Гоголь, Карамзин и я горюем вместе; бедный Гоголь чувствует, сколько Пушкин был для него благодетелем; боюсь, чтобы это не имело дурного влияния на его литературную деятельность»[692].
Гоголь в Риме продолжал работу над «пушкинскими сюжетами» своей собственной прозы, много думал о роли Пушкина в русской литературе. Он был непременным участником салонов княгини Волконской, где отношение к Пушкину было не просто дружественным, а восторженным и благодарным к его памяти.
Доберись Пушкин до Рима, главным его гидом по Вечному городу, уверен, стал бы Гоголь. Он любил показывать Рим друзьям и русским путешественникам, как свою драгоценную вотчину. Заставлял их ложиться на травку в Колизее (тогда он еще не был раскопан до дна) и смотреть в синее небо и видеть его через овал цирка, «как видели древние». И потащил бы Пушкина, любившего пешие прогулки, по римским улочкам, как героя своей неоконченной повести «Рим»: «И вот уже, наконец,