Особое развитие тема «Пушкин и Данте» получила в русском зарубежье советских времен. Книга Дм. Мережковского о Данте[747] открывалась посвящением Муссолини, а предисловие «Данте и мы» насквозь пропитано восхищением Дуче. Автор утверждает, что понял значение Данте исключительно благодаря беседе с Муссолини. (Вождь фашизма дал две аудиенции русскому писателю: в 1934 и 1936 годах, в Риме.) Интересно отметить, что в русском издании книги «Данте» (Брюссель, 1939) Мережковский снял посвящение Муссолини и цитированные выше строки. Иосиф Бродский на рождественском ужине в гостеприимном доме нашей приятельницы, талантливой русистки и переводчицы Сильваны Да Видович[748] в Риме 25 декабря 1992 года (он приезжал читать лекции о русской литературе в Американскую академию) в лицах рассказывал нам, как проходила та знаменитая аудиенция у Муссолини: «Дмитрий Сергеевич (Мережковский) вошел в огромный зал “старинных глобусов” в Палаццо Венеция, увидел восседавшего под собственным портретом дуче, и начал, приседая от волнения, продвигаться к его письменному столу по ковру и приговаривать: “Eccellenza… Eccellenza!” (Ваше Превосходительство!..). Подпустив гостя поближе, Муссолини сделал вид, что только что его заметил и величаво махнул рукой: “Piano, рiano” (“Тихо, спокойно…”)». «Опять обидели хорошего русского писателя», – заступался за отечественную словесность Бродский.
Впрочем, у Мережковского есть немало любопытных высказываний о «европейском Пушкине» – одно из них связано со стихотворением «Адриатические волны…»: «Мы этих волн нагляделись так, что кажется, если бы среди нас был Пушкин, он закричал бы: «Черт меня догадал умирать на чужбине с душой и талантом!» Странная судьба его и наша: он умирал от тоски по Европе; мы умираем от тоски по России»[749].
И Борис Зайцев (тоже в Париже) сопоставил Пушкина и Данте: «Пушкин, думаю, для всех сейчас – лучшее откровение России. Не России старой или новой: истинной. Когда Италия объединялась, Данте был знаменем национальным. Теперь, когда России предстоит трудная и долгая борьба за человека, его вольность и достоинство, имя Пушкина приобретает силу знамени»[750].
Правда, сопряжение имен Пушкина и Данте порой обретает и парадоксальный характер. Приведу один совершенно невероятный случай. Моя жена Галя как-то рассказывала туристам о жизненном пути отца современного итальянского языка. Дело было во Флоренции, на знаменитой площади Санта-Кроче, у подножия памятнику Данте. Поведав о трагедии изгнания великого поэта, экскурсовод, как положено, спросила, есть ли вопросы у экскурсантов. И не поверила своим ушам, когда услышала из уст одной дамы: «Это тот самый Данте, который убил нашего Пушкина на дуэли?