И лиры нежный глас еще не онемел;
Еще твоей молвой наполнен сей предел.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Суровый славянин, я слез не проливал,
Но понимаю их; изгнанник самовольный,
И светом, и собой, и жизнью недовольный,
С душой задумчивой я ныне посетил
Страну, где грустный век ты некогда влачил.
Здесь, оживив тобой мечты воображенья,
Я повторял твои, Овидий, песнопенья,
И их печальные картины поверял…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как ты, враждующей покорствуя судьбе, Не славой – участью я равен был тебе.
(«К Овидию», 1821, II, 218)
Проходят годы, но Пушкин не забывает Овидия. Об этом свидетельствует стилизация <Ручей>, относящаяся к 1827 году:
В роще карийской, любезной ловцам, таится пещера,
Стройные сосны кругом склонялись ветвями, и тенью
Вход ее заслонен на воле бродящим в извивах
Плющем, любовником скал и расселин. С камня на камень
Звонкой струится дугой, пещерное дно затопляет
Резвый ручей. Он пробив глубокое русло, виется
Вдаль по роще густой, веселя ее сладким журчаньем. (III, 76)
Д.П. Якубович первым указал на «сходство» этого наброска со стихотворным отрывком из ХI книги «Метаморфоз» Овидия (Est prope Cimmerios longo spelunca recessu…)[814].
Во втором номере «Современника» (июль 1836 г.) были опубликованы «Записки Н.А.Дуровой, издаваемые А. Пушкиным» с латинским эпиграфом: Modo vir, modo femina. – Ov.[815]
Пушкин ощущает себя духовным наследником великого латинянина:
В моих руках Овидиева лира
Счастливая певица красоты… (ХVII, 19)
В библиотеке Пушкина на Мойке было два издания Овидия на русском языке, два на французском и одно на латыни.
Своим неравнодушным, даже трепетным отношением к Овидию Пушкин навсегда поселил римского поэта в садах и кущах русской словесности. И вот уже в начале ХХ столетия Осип Мандельштам вспоминает о временах,
…Когда, с дряхлеющей любовью
Мешая в песнях Рим и снег,
Овидий пел арбу воловью
В походе варварских телег
[816]… (1914)
Полвека спустя другой русский поэт, которому предназначено было сполна испить чашу изгнания, Иосиф Бродский напишет стихи Ex Ponto, с подзаголовком «Последнее письмо Овидия в Рим»:
Тебе, чьи миловидные черты
должно быть не страшатся увяданья,
в мой Рим, не изменившийся, как ты,
со времени последнего свидания,
пишу я с моря. С моря. Корабли
сюда стремятся после непогоды,
чтоб подтвердить, что это край земли.
И в трюмах их не отыскать свободы
[817].
Не раз обращался Пушкин к стихам другого великого римского поэта Квинта Г о р а ц и я Флакка (65–8 гг до н.э.). Пародийный эпиграф «O rus!..» / Hor (О, деревня!.. Гор<аций>