Она отвернулась.
– Тавернер?
– Это изолированная группировка. Они больше ни с кем не связаны.
– Это тебе так кажется. Ты сама видишь, куда все катится. Ты же профессионал, но твоя затея разваливается прямо на глазах, как мебель из «Икеи». Думаешь, эти клоуны, которых твой засланец развел, держат язык за зубами? С минуты на минуту кому-нибудь из них позвонит кто-то, кто знает кого-то, кто знает Хобдена, и расскажет, что их подставили, а это значит, что на данный момент два человека находятся в смертельной опасности. Твой агент и пацан-заложник. – Лэм сморгнул. – Который вообще никто, которому просто не повезло, что кожа у него оказалась подходящего цвета, так ведь?
Она молчала.
– Твою мать, – сказал Лэм. – А я-то думал, что хуже уже некуда.
* * *
– Потому что это надо остановить, – сказал Хобден. – Ты не понимаешь, что ли?
– Если это спецоперация Конторы, то ее, разумеется, и так остановят, – заметил Питер Джадд. – Пятерка навряд ли допустит, чтобы кому-то отрубили башку в прямом эфире. Весь смысл как раз в том…
– Я знаю, в чем весь смысл. В том, чтобы все моментально позабыли и о взрывах в метро, и о предрассветных обысках и арестах, заканчивающихся оправдательными приговорами. Вместо этого нам покажут боевичок, в котором наши доблестные разведчики спасают несчастного маугли, а в довесок – кто бы мог подумать! – представят все правое движение кровожадным шизанутым сбродом. Вот что я хочу остановить. А ты не хочешь? Или хочешь, чтобы все осталось шито-крыто?
– Сомневаюсь, что так оно и будет, – с шито-крыто у них в последнее время неважно. Но ты так и не сказал, почему решил обратиться именно ко мне.
– Потому что мы оба знаем, что времена меняются. Что всем честным людям этой страны до смерти надоело быть заложниками брюссельской либеральной шизы и что чем скорее мы возьмем будущее страны в собственные руки, вернем себе контроль над нашими рубежами…
– Ты серьезно вздумал мне проповедь читать?
– Это произойдет. Причем произойдет при теперешнем кабинете. Мы оба с тобой знаем, что оно произойдет. Если не при этом парламенте, так наверняка при следующем. И мы также с тобой знаем, что к тому времени ты планируешь проживать уже совсем по другому адресу. Совсем не в Ислингтоне, правда? – Хобден снова ожил. Глаза засияли. Дыхалка восстановилась. – А на Даунинг-стрит.
– Нет, ну конечно… – Тот Пи-Джей, что еще десять минут назад сыпал проклятьями, кипел бешенством и отвесил Хобдену оплеуху, теперь покинул помещение, а его место занял умильный увалень, так хорошо знакомый по телепрограммам и немалочисленным роликам на «Ютьюбе». – Разумеется, если родина призовет меня, я оставлю свое орало…