— Я-то проживу на рыбе и птичьем мясе! — вопил Самоха. — А что будете делать вы?
— Пойдем в улус, а потом в тайгу! — загорячился Додышев. — Джебалдок говорит, что банда живет в верховьях Сыгырды.
— Там-то ты и напорешься на пулю, — возражал Самоха. — Они тя как белку срежут, и не узнаешь, откуда прилетит.
— Да и смешно лезть на таежных волкодавов, — поддержал Севрунов.
Разведчики осмотрели оружие и осторожно направились к улусу.
С запада расширялась светлая полоса неба, дождь утихал. Но прибрежные кустарники окатывали теплой росой. И только один Самоха ловко увертывался от луж и деревьев. Его тонкие ноги легко, почти без шорохов, ступали по мокрой траве.
Около юрты старшины им встретилась маленькая старуха с ископанным оспой лицом и закивала Чекулаку косматой головой.
— Все бежал… Уй, бойся наша русских. Один Фанасей шаманит, — заговорила камасинка.
— Вот глупости, — возмутилась Стефания. — Мы никого не виним. Пусть являются обратно.
Старуха снова замотала головой и смешно побежала вниз по тропке. Сыгырда несла на своих прозрачных волнах остатки выброшенного тайгой мусора.
— А ну пойдем, шаманку послушаем, — предложил неунывающий Самоха.
Они спустились в разложину, из-за густых пихтачей неслышно приблизились к закрытой юрте шаманки. В кустах заворчала одряхлевшая собака, мелькнули две-три фигуры ребятишек. Самоха сделал знак рукой и присел на свежий пень.
В темной юрте сначала что-то пыхтело, а спустя минуту оттуда послышался глухой звук, похожий на далекое рычание медведя. Затем завыл волк, залаяла лисица, весело затрещала белка. На неизвестном инструменте жрица подражала всем зверям тайги и самой малой птичке.
— Что за ерунда! — поморщилась Стефания.
— Это она на звериных жилах выигрывает, — пояснил Севрунов.
— Но какой смысл вложен во всю эту комедию?
— А как же, по понятиям шаманистов через эти, голоса духи тайги делают откровение.
— И-и, какая обморочь! — рассмеялся Самоха.
Разведчики спустились на берег и здесь столкнулись с молодой камасинкой, волочащей на плечах больного, бьющегося в бредовом жару мужчину.
— Куда ты? — спросил Додышев, загораживая женщине дорогу.
— Мужика сдурела. В речку бросать надо, — ответила камасинка.
У Додышева остекленели глаза и сжались кулаки. Зверовод отстранил его и снял с плеч женщины больного.
— Не нужно бросать, лечить будем, — строго сказал он.
Сбросив с себя верхнюю рубаху, он разорвал ее вдоль и намочил в воде. Больной скрежетал зубами и колотил ногами о влажную землю.
— Третий день сдурел. Мой ребенка убивал, — причитала женщина.
— Раздевай донага, — попросил Севрунов Самоху.