Линицкого ему не было видно. И даже голос секретаря показался не таким, как вчера. Из всей зачитанной повестки уловил только близкое, ударившее в сердце молотком: «Зверосовхоз… Комбинат…»
Казалось, что нескончаемо долго говорил человек с острой бородкой, в военной форме. Военный предлагал перестановку вопросов и раз-два смелыми глазами остановился на Пастикове. А затем громко спросил Линицкий:
— Представитель зверосовхоза здесь?
— Здесь! — Пастиков запнулся о ковер и, конфузясь, прохромал к столу. На ходу военный снова осмотрел его и слегка улыбнулся. Прочитав в этом взгляде скрытое недоверие к своему делу, Пастиков сунул руку в один карман, в другой. Но, как на зло, попадались ненужные, прокопченные до желтизны клочья бумаги.
— Докладывай так, — ободрил его Линицкий.
Докладчик опустился на стул. Слова вдруг переплелись, как репей в конской гриве. Голос дрогнул. Внутренне уничтожал себя за эту непрошеную деревенскую застенчивость, впитанную и выношенную с детства. Да и слов было немного. Он поднял глаза на членов бюро, когда в зале визгливо свистнул звонок. Понял, что секретарь крайкома умышленно выручил его. Но лица членов бюро были по-прежнему строго сосредоточены. Улыбнулся только военный.
— У вас, товарищ, есть данные об экономике этого района? — глухо спросил он, глядя в стол.
— А какие данные? Разве можно в тайге пересчитать зверей? — Пастиков выпрямился. — А насчет Шайтан-поля скажу, что там можно построить хорошее хозяйство… Ведь когда охотник идет на промысел, это не то, что хозяин в свой двор…
— Но разве нельзя подсчитать, сколько дает продукции охотничий сезон?
Пастиков опять сунул руку в карман. Осекся и сразу почувствовал себя ниже на целую голову.
— Я предлагаю снять этот вопрос и проработать его в специальной комиссии, — заметил высокий рыжий человек в широкостеклых роговых очках. Рядом говорил представитель охоттреста, с которым Пастиков вчера чуть не поссорился. Он возражал рыжему и несколько раз подчеркнул, что нецелесообразно оттягивать решение, когда работы уже начались. Но плохо понимая его, Пастиков про себя повторял: «Смазали…»
Он ждал выступления Линицкого, но секретарь медлил. Видно было, что ему хотелось услышать как можно больше мнений членов бюро. Пастикова это бесило, но в то же время он чувствовал силу партактива, противостоять которой было бы полнейшей бессмыслицей. Прения начались в обычном порядке. Военный и рыжий коротко мотивировали свои предложения. Несколько человек, в том числе и представитель треста, говорили «за». И когда не оказалось желающих взять слово, секретарь отодвинул кипу бумаг. Трудно было понять, какую линию займет глава краевой парторганизации. Но он сказал коротко то, что навсегда осталось памятным для Пастикова: