К ним подошел Парфен и, широко расставив ноги, сказал:
— Не поднимем и половину-то клади.
— Кто это тебе брякнул?
От строгого взгляда Пастикова ямщик опустил голову и зачесал под коленом.
— Коней спортить можно, — возразил он.
Пастиков пошел к вьюкам и, перекидав их, усмехнулся.
— Это разве перекидыш! Ты, друг, брось, не в первый раз я в тайге.
— Да ведь за коней же я… Колхозные, поди, животы-то.
— Будет, будет. Давай связывай вот эти вместе и хорошо выйдет.
Ямщики потоптались и принялись перевьючивать вещи.
— Поспел! — сказала Стефания, снимая котел.
Вокруг костра уселись семь человек. Самоха надел подсохшие шаровары и, подкрошив в суп свежей черемши, громко крякнул.
— Чего ты? — усмехнулся Пастиков.
— Погреться бы, хозяин, — лукаво улыбнулся Кутенин. — Поди, заработал… А хлебово-то прямо первосортное.
— Я думал, ты забудешь.
— Пошто забывать, — подмигнул Самоха Стефании. — За что доброе, а за это мне в глаза в жисть не плевали.
Севрунов достал из сумки жестяную баклагу и поставил ее на средину круга.
— Смотрите, спирт, — предупредил он.
— Тем наипаче, — обрадовался Кутенин.
Он налил эмалированную кружку и важно поднес ее к безусым губам. Остальные смотрели на него с любопытством.
— Посудину только не проглоти, — пошутил Пастиков.
Но Самоха, не отрываясь, вытянул спирт и обвел присутствующих победоносным взглядом.
— Как огнем выжег! — засмеялся Севрунов. — Небось еще надо?
— Отказа от нас не будет, — ухмыльнулся Самоха. — С одной-то захромаешь, навроде Петра Афанасьевича.
Перед вкусным ужином выпила и Стефания. И когда все улеглись вокруг костра на мягкие пихтовые ветви, Самоха длинно начал о своих охотничьих приключениях:
— А вот, братцы, была со мной оказия, так оказия. Как-то приморозком я наткнулся на козлишша. Такая орясина выросла — прямо, я думал, сохатый! Рожищами как поведет, ну ветки с лесу сшибает. Но у меня кобель был тоже с хорошего жеребца. И вот мой Черня попер этого козла. Смотрю, совсем нагоняет — и только-только схватить за хвост, а тут река, да, как на грех, саженей в сто шириной. Козел кэ-эк сиганет и — там! Мой Черня аж завыл от обиды. «А ну, возьми!» — уськнул я. Смотрю это, братцы, кобель мой перекрестился и только хвост мелькнул.
— Ну и враль ты, товарищ! — Стефания захлебнулась от дыма и смеха. — Перестань, спать надо.
Самоха подправил костер и растянулся на брезентовом плаще Севрунова, но спать ему не хочется. Рядом ворочается и ругается на мороз Семен Петрович. Он чувствует, что Самоха, как и остальные спутники, не жалует его расположением, но рад в этот «жуткий» час таежной ночи поговорить хоть с кем-нибудь.