Часто протирая очки, Севрунов поспевал везде, где ложили каждое новое бревно, и тыкал пальцем в пазы, зеленеющие пушистым таежным мхом.
— Плотнее, плотнее, ребятушки! Вот здесь будет щель, — мягко, но настойчиво говорил он.
— Да ничего, Александр Андреевич, зверь-то и под небесной крышей живал, — посмеивались плотники.
— Живал-то живал, да сколько пользы давал…
— А ить и взаправду, мужики, — заражался разговором Самоха. — Поприпомните, сколько зверья погибло по насту… Я однова наткнулся в вершине Черной пади на табунок голов в двадцать и все увязли в снегу… Маралухи это, братец ты мой, повыкидывали теляточек таких желтеньких, как цыплятки.
— Ханули? — спросил горбатый старик.
— И-и-и!.. Спеклись, как брюква.
— А рази, ребята, это в одном месте бывало, — вступил в разговор долговязый рыжий бородач. — Вы поглядите, што деется по всей тайге, когда гон на них бывает или пожар… Эти проклятые быки прямо насмерть хлещутся из-за коров и валятся сотнями.
— Эх, а все темень наша. Можно сказать, доброва под носом не замечали.
С другого конца сруба появился Пастиков. Заскочив на верхнее бревно, он прицелился глазом вдоль длинной стены.
— Середина выпирает, — сказал он, планируя руками, чтобы удержать равновесие.
Плотник Никулин, старик с широкой русой бородой, сейчас же оседлал угол и глянул навстречу директору.
— Это плевое дело, — ответил он, давя на щеке слепня.
— Почему плевое? — вмешался Севрунов.
— Потому, что внизу заложен камень, и мы нарочно мастерили углы с закруглениями… Это значит, углов будет меньше, и они не пойдут в сторону.
— Не поймешь, на каком языке ты и говоришь, — рассмеялся Пастиков.
— На таком же, как и ты, Петро Афанасьевич, — нахмурился плотник. — Ты сообрази, ежели будет выпирать угол, то он может потащить набок всю постройку, а так-то она его тянет к центру и не дает разгуливаться.
— Ну-ну… Это вот по-нашенски, по-чалдонски, — шутил директор.
Он прошел по верхнему звену и, спрыгнув на затрещавшую щепу, шаловливо надвинул Самохе на глаза неизменную ушанку. Подзадоренный настроением директора, Кутенин плюнул в ладони и сжал его в охапку.
— А ну-ко, кто кого?
Самоха уперся ногами и, приподняв Пастикова на грудь, легко опустил на землю.
Кругом рванулся смех. Директор ухватил Кутенина за шею, но Самоха сбросил руку и вызывающе выпрямился. На его безбородом лице кривилась хвастливая улыбка.
— Нет, ты давай по-настоящему… за опояски, — разгорячился Пастиков.
Но Самоха победоносно глянул на него сверху и загородился руками.
— Не лезь! — грозно сказал он. — Жалеючи тебя, не хочу душу губить. Я, брат, ежели хлестану через правое бедро, то и печенки отстукаю. Ране не таких молодцов и то валил, дай бог умному.