— Ну и молодец твоя жена! — сказала она, когда Анна подняла рычагом полотно сенокосилки. — Ну, поправляйся, Петро!
Пастиков сделал усилие улыбнуться. Машина тронулась, зыбая площадкой, нагруженной бочонками рыбы.
Стефания выпрямилась и махнула рукой оживающему новизной лугу, маралам все еще боязливо озирающимся на людей.
Грузовик еще не пересек поле, как к палатке Пастикова потянулись камасинцы. Упревшие под кожанами, они садились в тень тополей и закуривали.
— Скажи, труг, как будем делить добычу и деньги? — спросил старик с белыми волосами.
— Думал-думал наша, а ума не хватает, — добавил Парабилка.
— Делить надо по рабочим дням, — объяснил Пастиков, пересиливая дрожь.
— Наша по дням не выходит, — сразу зашумели улусные.
Тогда выступил бойкий Чекулак. Он сказал, тыча пальцем в старика:
— Сартыган ходил тайга три дня — поймал марала, Чекулак ходил шесть дней — поймал один зверь, а Балбак ходил месяц — ничего не поймал. Другие будут ходить год — зверя глаза не увидят.
Пастиков растерялся и не знал, что ответить. Голова его болела, как начиненная острыми гвоздями. Но его выручил Севрунов. Зверовод зашел в круг и многозначительно взглянул на директора.
— Ты бы лег, Петр Афанасьевич, — сказал он. — Я думал над этим и, мне кажется, нужно на этот раз уплатить тем, кто ничего не добыл, а дальше нужно разъяснить им принципы артельного распределения. И вообще этот вопрос требует особой проработки.
— Да, верно, Александр Андреевич, — согласился Пастиков.
Камасинцы долго думали над словами зверовода, а затем беловолосый Сартыган подвинулся ближе к Пастикову и монотонно заговорил:
— Мы пришли, старики и молодые. Мы надумали работать у вас, но боимся; часть наших, у которых есть коровы, лошади и юрты, не хотят с нами. Старшина боятся. Дай помощи — будем возить лес, ловить зверя.
Директор схватил старика за костлявую руку.
— Эх ты, брат ты мой! Да мы не только коней, мы лесу вам навозим. Начинайте только.
Глядя на него, блестели глаза камасинцев.