Те ужасы, с которыми мне приходится иметь дело, как ничто другое придают решимости получить все ответы – особенно для родителей, потерявших детей. С 1970-х, 1980-х и 1990-х осталось множество нераскрытых дел. Точное их количество оценить сложно: хотите верьте, хотите нет, но официальная статистика по всем полицейским управлениям Великобритании отсутствует. Сейчас оценка составляет от 1500 до 2300, но если учесть всех пропавших без вести людей, это число может быть в пять раз больше.
Не все дела о пропавших людях связаны с убийствами, в связи с чем в статистику их не включают. Когда полиция начала выкапывать жертв Фреда и Роуз Уэст[5] из подвала их дома на Кромвель-стрит в Глостере в начале 1990-х, поначалу у коллег были проблемы с идентификацией обнаруженных тел из-за отсутствия национальной базы данных пропавших людей. Во времена, когда Уэсты начали свою продолжительную череду насилий и убийств, о пропавших девочках не было принято сообщать на национальном уровне. Если речь шла о старших подростках, полиция зачастую просто говорила родителям, что переживать не стоит, и в итоге они сами вернутся. Теперь, к счастью, подход совершенно иной.
Дело о пропавшем человеке переквалифицируют в дело об убийстве только после обнаружения тела – подозреваю, что по всей стране закопано огромное количество тел или человеческих останков. Возьмем, к примеру, дело серийного убийцы Питера Тобина. После того как он был осужден за убийство Анжелики Клюк в Глазго в 2006 году, полиция провела обыск его бывшего дома в Маргите. Они обнаружили там закопанные тела двух девушек, которые считались пропавшими, но на самом деле были убиты 15-ю годами ранее. Сколько еще смертей могло быть на его совести? В 2017 меня попросили заняться поисками пропавшей Луизы Кэй, и я полагаю, что она стала одной из его жертв. Мне удалось найти доказательства того, что еще одна женщина, Джесси Ерл, вероятно, тоже была им убита (см. девятую главу). Кто знает, были ли и другие?
Встречаясь с родными жертв вроде Джесси Ерл или Луизы Кэй, сложно оставаться невозмутимым. Рассказываемые ими душераздирающие истории, чувство безысходности после десятков лет кажущегося безразличия властей к смерти их ребенка, ужасные мысли о том, что они так и умрут, не узнав правды – в такие моменты к горлу подступает комок и становится не по себе. Я не плачу – родным от этого вряд ли будет какая-то польза, – но на глаза наворачиваются слезы. У меня есть девиз, который я всегда вспоминаю, берясь за очередное расследование: заниматься каждым делом так, как если бы случившееся произошло с моей собственной семьей.